Две недели до любви - Холли Шиндлер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Клинт! – зовет чей-то голос сквозь наползающую темноту. – Я заметил твой грузовик на берегу. Клинт!
Челси, разбрызгивая вокруг воду, лихорадочно ищет лифчик и футболку. Они успели завязаться узлом. Челси прячется у меня за спиной, пытаясь натянуть одежду обратно.
– Хм… Ну это… привет, Джордж, – обращаюсь я к дюжей фигуре на берегу. Узнал его по голосу. – Собираешься порыбачить перед сном?
– А то, – отвечает старый папин приятель. – Ты тоже?
– Да нет, просто решил остудиться. Последние пару дней на лодке было как-то очень жарко.
– Да уж, солнце жарит вовсю.
– Угу. Прости, что зашел на твою территорию – просто хотелось убежать подальше от туристов. Надоедают за день, – вру я. Общество одной туристки мне совсем не надоедает.
– Да не извиняйся. Ты же знаешь, что я в любое время тебе рад…
Джордж продолжает болтать, а я поворачиваю голову и шепчу:
– Ты оделась?
– Да-а, – шепотом отвечает Челси.
– Пойду-ка я домой, а то устал уже. А тебе порыбачить хорошо. – Я медленно шагаю из воды, и Челси следует прямо за мной.
Промокшие насквозь, мы бежим к грузовику; Челси скрестила на груди руки.
– Пока, Джордж, – машу я через плечо.
– Э-э… ага, да, вам с твоей… это… подружкой необязательно убегать.
Он шокирован. Он в таком шоке, словно его ударило молнией. Шокирован, увидев за моей спиной девичий силуэт. Клинт Морган… Не так потерян для женского общества, как нам казалось.
– Поймай и за меня одну, договорились? – кричу я. Мы спешим вдоль ручья.
– Ладненько. Ага. Пока, – говорит он.
Мы прыгаем в машину. Двигатель кашляет, а Челси бормочет «черт, черт, черт».
Но я начинаю безудержно хохотать и никак не могу остановиться.
– Клинт! – вопит она. – А что, если он расскажет?! Моим родителям или еще кому.
– Он тебя не узнал. Поверь мне. Уже темнеет. Ты-то его лицо разглядела?
Она затихает. Видимо, согласна со мной.
– Но все равно не смешно, – одергивает она меня. – Перестань!
Ее крик напоминает мне, что я все еще смеюсь.
Но смех все равно рвется из меня наружу.
– Необязательно быть такой серьезной, – напоминаю я ей, схватив ее руку и целуя костяшки пальцев.
Грузовик неторопливо направляется обратно к курорту, а я думаю о том, что ни разу в жизни не чувствовал такой легкости.
Даже в компании девочки с черными косами.
Миннесота похожа на стихи. У нее черные волосы. Миннесота – это летний поцелуй под звездами, это пощипывание солнечного ожога, это боль от конфеты, застрявшей в плохом зубе. Миннесота – это утро на озере, день под деревьями, поцелуи украдкой, запах мужской шеи, жесткая мозоль его руки под моими губами. Миннесота – это небо, полное звезд, это берег озера, это прогулки все дальше и дальше от берега.
По крайней мере, это то, что я ощущаю в следующие несколько дней. Странно, но рядом с Клинтом я забываю про металлические пластины и винты. Я не думаю о падении. Я не ищу кнопку паузы, чтобы остановиться и остаться с баскетболом навсегда. Я думаю про будущее. Я радуюсь – о Господи! – предстоящей велосипедной прогулке. Походам. Впервые со времени несчастного случая мне интересно, смогу ли я проехать сегодня дальше, чем вчера. Я прошу Клинта, чтобы он дал мне весло. Мой рыхлый живот становится жестче, и я вспоминаю, как быстро раньше нарастали у меня мышцы. Я больше не похожа на ту мягкую груду теста, в которую Царапка, сидя у меня на коленях, любил запускать коготки.
Со времени нашего похода в боулинг Клинт кажется… как-то свободнее, что ли. Он не отталкивает меня. Он не говорит мне, что не может. Он не отсаживается подальше к окну грузовика. Не извиняется, дотронувшись до моего колена, когда переключает скорости.
Но Миннесота – это еще и Брэндон, который злобно таращится на меня из дверного проема. Который трясет головой, когда я напеваю, расчесывая волосы.
– Не считай меня за дурака, Челс, – говорит он. – Я знаю, что происходит.
– А что происходит? – спрашивает папа, трусцой пробегая по залитому солнцем коридору в ванную. На глаза ему падает тень от козырька бейсболки с эмблемой курорта.
– Походы, – нараспев отвечаю я.
– Ага, походы, – бормочет Брэндон. – Если бы.
Папа недовольно хмурится:
– Вы что, не тренируетесь с Клинтом?
– Еще как тренируются, – причитает Брэндон. – Дело не в этом.
– Ты о чем? – рассерженно рявкает папа. Внезапно у меня в памяти всплывают все те жестокие и несправедливые слова, которые он наговорил мне вечером после фестиваля.
– Ни о чем, – огрызаюсь я. Мне хочется накричать на него, спросить, почему он ведет себя так, словно я испортила ему жизнь. Но меня зовет мама: Клинт уже стоит у двери. Папа просто исчезает, как и обычно по утрам.
Мы все исчезаем: убегаем из коттеджа, направляясь каждый по своим делам. Чехол от гитары стучит по перилам, и Брэндон бормочет слово «походы», проходя мимо Клинта. Он идет репетировать.
Но кому какое дело до папы с Брэндоном. Я не дам их тупому осуждению испортить такой прекрасный день. Особенно сегодня: утро в Миннесоте расцвело ярче венерина башмачка. Я ныряю под тень деревьев; черные волосы Клинта щекочут мне щеки, а его губы скользят по шее.
– Пойдем к водопаду, – шепчет он мне на ухо. – За твоим коттеджем. Там мы будем одни, обещаю.
Мы уже на полпути, когда у меня звонит телефон. Я положила его в карман утром, просто чтобы показать Брэндону, что все в полном порядке. С чего он вдруг заработал? И почему именно сейчас?
Это сообщение от Гейба. «Поверни телефон, чтобы прочесть: 8». Я следую указаниям, и восьмерка превращается в знак бесконечности.
Словно удар под дых. Я не хочу испортить себе впечатление от водопада всеми этими чувствами.
Я хватаю Клинта за руку и увожу его дальше в тень. Легонько толкаю его в высокую траву.
Наши тела сплетаются в летнем разнотравье. Клинт переворачивает меня на спину, и я замечаю, как от жаркого солнца в его волосах появляется отблеск металла. Мой взгляд перемещается дальше: вот знакомые лиловые цветочки с желтыми языками. Паслен. Совсем как у мельницы дома.
Словно Гейб нарочно посадил их тут, чтобы напомнить мне: все не заканчивается Миннесотой. Мне придется вернуться домой.
Тупой Гейб. Тупой паслен. Я закрываю глаза и больше не чувствую ничего, кроме прикосновений Клинта.
– Треті — Я стучу в дверь обеденного зала. – Тебе ведь сегодня «Пескарь» не нужен, да?