Дом Ротшильдов. Пророки денег, 1798–1848 - Найл Фергюсон

Историки не могут адекватно объяснить, как никому не известный еврейский торговый банкир — который лишь за несколько лет до описываемых событий был контрабандистом, а еще раньше мелким торговцем тканями, — сумел стать главным каналом передачи денег от британского правительства на континентальные поля сражения, на которых в 1814–1815 гг. решалась судьба Европы. Из всех шагов в восхождении Дома Ротшильдов этот можно считать величайшим; кроме того, он остается и самым недооцененным.

Для превращения Натана в «главнокомандующего», «финансового Наполеона», как позже называли его братья, причем только наполовину в шутку, требовалось три отдельные составляющие. Первым было отсутствие конкуренции. Здесь в игру вмешалась удача, потому что до 1810 г. в лондонском Сити не было нехватки в платежеспособных банках. Можно вспомнить, например, «Харман и Кº» (этот банк встречается среди самых первых корреспондентов Ротшильдов в Лондоне), «Рейд, Ирвинг и Кº», «Смит, Пейн и Смит» и, разумеется, «Бэринг Бразерс» (Baring Brothers). Можно было ожидать, что правительство попросит их о помощи в дни финансовых затруднений. Более того, братья Бэринг уже перевозили британские денежные средства, когда помогали предоставлять займы Португалии. Не был Натан и единственным еврейским банкиром, который собирался бросить вызов признанным авторитетам: Абрахам и Бенджамин Голдсмиды уже поступали так с 1790-х гг. Кроме того, после 1802 г. в Лондон непрерывно прибывали банкиры из Германии (особенно следует отметить Шрёдера, Брандта и Хута). Каждый из них стремился превзойти остальных. Как заметил в ноябре 1813 г. новый главный комиссар, которому поручили задачу снабжения Веллингтона деньгами: «Многие банкирские дома уже предложили мне свои услуги». Более того, чутье подсказывало комиссару, что «по всем параметрам самым надежным каналом для наших денежных операций» является банк Бэрингов. Однако вскоре стало очевидно, что ни Бэринги, ни другие признанные банки действовать не собираются. Нерешительность Бэрингов отчасти объяснялась тем, что незадолго до того руководство банкирским домом перешло от Фрэнсиса Бэринга (умершего в 1810 г.) к его сыну Александру. Однако главной причиной бездействия стали два мощных удара, пошатнувшие весь лондонский Сити. Первым ударом стал кризис 1810 г., одной из причин которого стал доклад Комитета по слиткам, в котором рекомендовалось (вопреки советам Английского банка) досрочно возобновить обмен бумаг на золото. Предвидя дефицит денег, который случился бы после исполнения такой рекомендации, биржа отреагировала однозначно: цены на государственные ценные бумаги резко упали. При этом у Бэрингов и Голдсмидов оставались крупные пакеты облигаций недавних государственных займов. Бэринги потеряли около 43 тысяч ф. ст.

Абрахам Голдсмид покончил с собой, что привело (как с возмущением отмечал Уильям Коббет) к «тревоге и унынию» в Сити и к усилению паники. Возможно, столь же важную роль сыграл и одновременный крах амстердамского рынка, вызванный аннексией Нидерландов Наполеоном. Из-за этого банк «Хоуп и Кº», партнер Бэрингов в континентальной Европе, некоторое время игравший ведущую роль в финансировании России, превратился просто в «пустую скорлупу».

Вторым фактором, сработавшим в пользу Натана, стало назначение в октябре 1811 г. главным комиссаром Джона Чарлза Херриса. Во многих отношениях Херрис стал для Натана тем же, кем был для его отца Будерус, — его первым высокопоставленным «другом». Будучи сам сыном мелкого торгового банкира, Херрис сделал карьеру в политике после того, как в 1798 г. стал младшим клерком в казначействе. Через три года его назначили личным секретарем Николаса Ванситтарта, секретаря казначейства; в той же должности он служил Спенсеру Персивалю, когда тот был канцлером казначейства в 1807–1809 гг. Однако не только предки-банкиры помогли Херрису разглядеть в Натане Ротшильде возможность решения его проблемы. Дело в том, что Херрис, что необычно, был германофилом. Он не только учился в Лейпциге; он даже перевел антифранцузский трактат Фридриха Генца «О состоянии Европы до и после Французской революции». Возможно также, что их дружба началась еще в те дни, когда он учился в Лейпциге и понял, насколько полезными в перспективе могут оказаться Ротшильды. Согласно одному отчету, будучи студентом, Херрис влюбился в женщину, ставшую женой получившего дворянство лейпцигского торговца табаком по имени барон Лимбургер, до такой степени, что у него от нее был внебрачный ребенок. Позже Лимбургеры утверждали, что именно по их рекомендации Херрис привлек Натана к финансированию кампании Веллингтона; подобные доводы кажутся вполне логичными, потому что впоследствии им удалось вытребовать от 30 до 40 тысяч ф. ст. в качестве 1 % комиссионных от денег, заработанных Натаном в связи с государственными делами. С другой стороны, Лимбургер написал Херрису только в феврале 1814 г., после первых поручений, которые Натан выполнил для правительства. Барон превозносил «усердие и осмотрительность» Ротшильдов, но в то же время предлагал свои услуги «честного и осмотрительного человека», который мог бы надзирать за проводимыми ими операциями; и Херрис первоначально отнесся к нему прохладно. Однако, по здравом размышлении, он решил все же нанять Лимбургера. При этом, правда, Херрис тонко намекнул, что был уверен в Натане еще до рекомендаций Лимбургера. Кроме того, только в июне того года Ротшильд начал относиться к Лимбургеру как к человеку, обладавшему некоторым влиянием на Херриса.

Возможно, Лимбургер был просто одним из тех бессовестных и меркантильных мошенников, которые в изобилии водились в Европе времен Наполеона, и он просто завуалированно шантажировал Херриса из-за его внебрачного ребенка. Как язвительно заметил Карл в начале 1815 г., жена Лимбургера «очень любила деньги». Самого Лимбургера Амшель подозревал в том, что тот просто «играет в большого человека». В конце концов от Лимбургеров откупились, заплатив им 15 тысяч ф. ст., причем так, что это больше подходило для шантажистов, чем для партнеров. Тем не менее, как пришлось признать Карлу, Лимбургер «оказал нам услугу», пусть и состоящую лишь в том, что он выступал в роли аристократа-посредника в операциях братьев с правительствами европейских стран.

Третья, и самая важная причина, по которой Натан принял участие в финансировании Великобритании в годы войны, заключалась в том, что он, в отличие от своих конкурентов, знал, как доставить деньги Веллингтону. Когда впоследствии Натан описывал свои действия, по его словам, все выглядело совсем несложным — так бывает часто: «Когда я обосновался в Лондоне, у Ост-Индской компании имелось золото на продажу на сумму 800 тысяч фунтов. Я пошел на торги и скупил все. Я знал, что золото очень нужно герцогу Веллингтону. До того я приобрел со скидкой много его векселей. Правительство послало за мной; мне сообщили, что государству нужно золото. Получив золото, они не знали, как доставить его в Португалию. Я взял все на себя и отправил золото во Францию; и лучшей операции я в жизни не проводил».

Разумеется, мифотворцы дополнили историю многочисленными подробностями; так, Натану приписывались патриотические мотивы, а иногда даже рассказывали, как Джеймс пересекал линию фронта, переодевшись в женское платье. На самом деле все происходило совершенно по-другому. Какое-то время — до марта 1811 г. — Ротшильды принимали участие в контрабандной переправке золотых слитков из Англии во Францию. Строго говоря, они нарушали континентальную блокаду, проводившуюся Наполеоном по отношению к Великобритании. Впрочем, Наполеон относился к подобной контрабанде терпимо, а позже даже выдал на нее разрешение. Самый младший из братьев, Джеймс, отвечал за операцию по ту сторону Ла-Манша, в Гравлине и Дюнкерке. Он обменивал ввезенные гинеи на векселя, выписанные на Лондон, которые, естественно, в то время котировались во Франции очень низко и которые затем можно было с прибылью выкупить в Лондоне. Типичная серия из шести поставок от Натана Джеймсу в апреле 1812 г. доходила до суммы около 27 300 ф. ст. в гинеях, в обмен на которые Джеймс присылал Натану векселя парижских банков Оттингера, Давилье, Фабера и Морелла номинальной стоимостью в 65 798 фунтов. Другие братья Ротшильд также вносили свой вклад в операцию, переправляя Джеймсу векселя соответственно из Гамбурга и Франкфурта.