Покушение - Александр Беляев

А утром следующего дня в кабинете у Грейфе появился Скорцени. И, поприветствовав его в традиционной нацистской манере, довольно хмуро спросил:

— Вам уже докладывали о вчерашнем?

— Да, дорогой Отто. Я в курсе, — ответил Грейфе. — Весьма сожалею, что так получилось. Ведь вы отлично знаете, что без подстраховки в таком деле, какое им предстоит, работать очень трудно.

— А рассчитывать на успех еще трудней, — согласился Скорцени. — Но испытания есть испытания. Оценки объективны…

— Безусловно, — вздохнул Грейфе. — И все же, дорогой Отто, я бы не стал отказываться от того второго русского. Бывают же случайности?

— Бывают, оберштумбаннфюрер.

— Вот-вот, — обрадовался Грейфе. — Может, стоит еще разок его проверить?

— Это несложно совсем, оберштурмбаннфюрер.

— И я так думаю. Тем более что, по другим данным, он подходит нам очень. Так как, оставим? — интригующе взглянул на штурмбаннфюрера Грейфе.

— И еще одного возьмем, — неожиданно предложил Скорцени и добавил: — А тренировать будем порознь. Политова отдельно. Тех двоих — отдельно. Но я почти уверен в том, что в Политове мы не ошибаемся.

Круклиса не было, и Доронин доложил о результатах командировки генералу Ефремову. Генерал был в курсе дел и выслушал Доронина со вниманием. Заодно подробно расспросил о Ленинграде. До войны он работал там и теперь живо интересовался всем, что касалось города на Неве. Поэтому его прямо-таки растрогал рассказ Доронина о том живом участии и непременном желании ленинградцев хоть чем-нибудь помочь им в их работе.

— Это удивительные люди. Я всю жизнь буду гордиться тем, что мне довелось трудиться среди них, — сказал Ефремов. — А эта вот их черта помочь бескорыстно другому, проявить к нему внимание, чуткость, разделить с ним его заботы — она у них точно в крови. И никакие тяготы, никакие собственные страдания в них это не изменят и не убьют. Да… Шидлер-Баранова, Владимир Иванович, вызывает очень большой интерес. Мы тут без вас беседовали с Яном Францевичем и пришли к выводу, независимо от того, как будет восстанавливаться цепочка с ее прошлым, надо уже сейчас думать и думать о том, как напасть на ее след сегодня. И не только об этом. Мы должны точно знать, кто приходил к ней в квартиру в ее отсутствие. Короче говоря, у нас должна быть полная ясность во всей этой истории с черным ходом.

— Мы не переставая работаем над этим, товарищ генерал, — ответил Доронин. — И уже приняли некоторые меры. Но результатов пока нет.

— Знаю. Ян Францевич докладывал мне. Но нас это устраивать не может. Думайте. Ищите. Неразгаданных тайн не бывает. Дело всегда лишь во времени. Но я потому об этом вам и говорю, что в данном случае оно не терпит ни малейших отлагательств, — подчеркнул Ефремов. — Поэтому не надо ждать возвращения Яна Францевича. Он может задержаться. Действуйте самостоятельно и смелее. Поиск Шидлер-Барановой советую продолжать лично вам, поскольку вы стоите у истоков этого расследования — вот и доведите его до конца. Проясните все неизвестные нам периоды ее биографии. Людей нацельте на новые задачи, — приказал Ефремов.

Доронин, выйдя из кабинета генерала, пока шел в отдел, не переставая думал: «Легко сказать “Смелее”! А против кого ее направлять, эту смелость? Рванешь — да не туда. И еще время потеряешь. И ведь действительно, как назло, получилось, просмотрели, а теперь ищи ветра в поле…»

Но приказ генерала надо было выполнять, и Доронин собрал всех, кто был в отделе, на совещание. Оно было недолгим. Людей собралось маловато. Большинство сотрудников находилось в командировках. Да и доклады тех, кто уже занимался этим делом, тоже оказались малоутешительными. Когда Доронин только что докладывал генералу Ефремову о том, что некоторые меры уже приняты, он имел в виду следующее. Довольно длительный период в черте города, а также в зоне пригородов столицы не засекалась ни одна неизвестная работающая радиостанция. И вдруг за короткий промежуток времени, кто-то отстучал в эфир с небольшим промежутком из разных мест сразу две радиограммы. Их, естественно, запеленговали. Тщательнейшим образом прочесали оба района, из которых велись передачи. Но никого и ничего не нашли. Установили лишь, что в обоих случаях передатчики развертывались для работы в лесу. Радиограммы передавались ключом, азбукой Морзе. Обе были приняты радистами контрразведки. Но расшифровать ни одну до сих пор не удалось. Но, пожалуй, самым важным и интересным оказалось то, что удалось установить уже после второй пеленгации. А именно: зафиксировали, что вторая передача состоялась на следующий день после взлома неизвестным черного хода в квартире Барановой. Полковник Круклис приказал проверить, нет ли какой-нибудь связи по времени между ограблением квартиры и первой передачей. Проанализировали. Сопоставили известные факты и пришли к выводу, что такая связь есть. Во всяком случае, к этому выводу совершенно объективно подводили следующие цифры: квартиру ограбили шестнадцатого сентября. Известно стало об этом восемнадцатого. В тот же день арестовали парня и опечатали входную дверь. А уже девятнадцатого сентября неизвестному адресату полетела первая радиограмма.

Сопоставив эти данные, полковник Круклис еще тогда сказал:

— Не сомневаюсь, что радиограммы передал один и тот же человек. Из разных мест? А вы бы хотели, чтобы он сидел под одной и той же елкой и ждал вас? Нет, дорогие друзья, этого вы не дождетесь.

Потом он заставил каждого придумать свою версию: что же могло быть в первой радиограмме? Почему корреспондент вынужден был дать вторую и что сообщил адресату в ней? И уже тогда предпринял ряд конкретных мер по розыску неизвестного радиста и его техники. Об этих-то мерах и упомянул сейчас на докладе Ефремову Доронин. Но как было сказано, результатов эти меры пока что не дали…

Уже во время совещания позвонил из Киева Петренко. Слышимость была плохой, в трубке что-то трещало, шумело. Но Доронин тем не менее уловил явно пониженный тон в голосе майора.

— Полная неудача, Владимир Иванович. Не нашел ничего даже похожего, — доложил Петренко.

— Ну зачем так мрачно, Леонид Сергеевич? — попытался подбодрить майора Доронин. — В данном случае этот отрицательный результат дает богатую пищу для размышлений.

— Только-то. А делать что? — спросил Петренко.

— Если уверен в том, что дальнейшие поиски никаких положительных результатов не дадут, возвращайся. Будем обмозговывать то, что удалось установить.

— Я перерыл все, — исчерпывающе ответил Петренко.

— Тогда ждем тебя здесь, — также коротко ответил Доронин. В том, что упорный и старательный Петренко просмотрел все, что только можно было просмотреть, Доронин не сомневался ни на йоту.

Обсудили и эту неожиданно возникшую ситуацию. Мнение сотрудников отдела разделилось. Одни неудачу Петренко объясняли недостаточностью архивных документов. Много ли их могло уцелеть после хозяйничания немцев? Другие, и в том числе Доронин, были склонны видеть ее в преднамеренных действиях Шидлер, умышленно указавшей когда-то неправильными дату и место своего рождения. Это, естественно, также породило несколько версий. Но разбираться в них сейчас не стали. Надо было еще кое-что уточнить. Совещание закончили, и Доронин выехал в Лефортово, в Военно-исторический архив. Надо было непременно найти ответ на вопрос: что же собой представлял и кем был до революции муж Шидлер — С. Г. Судзиловский.