Жить и сгореть в Калифорнии - Дон Уинслоу

И опять же, основное свойство огня — это стремление гореть во что бы то ни стало. А для горения требуется кислород и пища, то есть топливо. Мало кислорода — огонь гаснет, мало пищи — огонь задыхается. И норовит подняться вверх и поискать себе пищи там. Такой, например, как одежда. Как коробки на полках, а потом и сами полки.

Огонь, взметнувшись вверх, пожирает все это, и обугленная топливная масса «осадками» падает на пол. Нередко таких «осадков» на полу скапливается так много, что они тушат пламя. Вот почему в помещениях, где выгорел потолок, часто пол, то есть место, где начался пожар, оказывается целым.

А бывает, что пожар, распространившись вверх, начинает потом расползаться горизонтально. Горизонтально распространяется даже не пламя, оно вздымается к потолку, где ему много пищи. Сжигая то, что наверху, пламя становится жарче и жаднее, и тогда происходит так называемый эффект конвекции. Пламя, горящее наверху, выделяет столько тепла, что именно оно — не пламя, а тепло поджигает то, что на полу, а потом занимается и сам пол.

Но где-то это все должно начаться.

И это «где-то» должно находиться в основании буквы «V», а причина, по которой Джек сейчас рыщет в шкафу, состоит в том, что он закоренелый циник.

А любой закоренелый циник считает, что если хочешь устроить пожар, то самое подходящее для этого место — шкаф, потому что огонь там не сразу виден, а эффект «осадков» скроет улики.

И Джек, стоя на коленях, роется в золе у задней стенки шкафа и очень скоро находит то, что искал, — отметину на стене в форме высокой и узкой буквы «V». Знаменательно, что буква эта узкая, а не широкая. Широкой «V» огонь говорит, что распространялся нормально, с нормальной скоростью, поглощая нормальную пищу. Узкой же «V» огонь сообщает вам нечто иное.

Он говорит: «Я был очень горяч.

И очень скор».

И еще одна странность в этом «V». Кончик его не заканчивается острием, точкой. Он как будто срезан.

И Джек усматривает в этом некий намек: «Знаешь, приятель, возможно, мне кто и подсобил». Подлил маслица. Добавил кое-что для начала, чтобы помочь мне взбодриться.

При случайном пожаре буква «V» будет заострена. Но если огню помогли разгореться, то есть если кто-то плеснул на пол катализатор, основание — оно же кончик буквы «V» — будет широким, оно расплывается, как лужица самого катализатора. Потому что тогда получается не точка возгорания, а именно его лужа, вспыхивающая сразу и вдруг.

Так что теперь Джек уверен, что точек возгорания было по крайней мере две.

Что на единицу больше положенного.

А если что-то Джеку и известно о случайном пожаре, так это то, что точку возгорания он имеет, как ни крути, одну и только одну.

Случайно огонь не вспыхивает сразу в двух местах.

Такого не бывает.

Джек отодвигает в сторону обугленные остатки чего-то, напоминающего пальто, валяющиеся у стенки под буквой «V».

Он мог бы поклясться, что слышит хохот, — это хохочет огонь.

Потому что в полу обнаруживается дыра. Шириной в срезанное основание буквы «V».

Что заставляет Джека подумать: а может, Летти и права.

Может, Пам действительно была убита.

Летти дель Рио стоит в расположенной в Гарден-Гроув мастерской, полной порезанных на части машин, и, приперев к стенке пятерых вьетнамских парнишек, чьи кисти стянуты пластиковыми жгутами, допрашивает их. Но ни один из этих хитрюг не желает сообщить ей того, что она хочет выведать.

Того, чем занимались Тран и До, когда так внезапно продемонстрировали гудиниевский фокус с исчезновением.

Она вовсе не хочет тягать этих парнишек за машины — одна морока, а толку чуть, но ей все-таки придется это сделать, если в их поведении не наметится перелом.

И она говорит толмачу:

— Скажите им, что за машины они получат от пяти до восьми лет.

Развернув жвачку, она сует в рот пластинку «Джуси фрут» и жует, пока толмач переводит ее угрозу и получает ответ.

— Они говорят, что им дадут условное, — сообщает толмач.

— Нет, — говорит она. — Скажите им, что я лично потащу их за шкирку к судье и уж добьюсь того, чтоб он вдул им по полной. Переведите.

Он переводит.

Потом выслушивает ответ и произносит:

— Они говорят, что вы продажная женщина.

— Смышленые ребята, — замечает Летти. — Очень смышленые. Передайте этим смышленым ребятам, что не советую им теперь стелить постелей, потому что я буду трясти надзирающего за ними полицейского, пока он не ворвется к ним и не покажет где раки зимуют. И полетят они в колонию для несовершеннолетних, где станут их чехвостить в хвост и в гриву так, что мало не покажется. Нет, переводить не надо, я знаю, что они говорят по-английски!

Какого черта, думает Летти, эти парнишки местные, родились здесь, в Маленьком Сайгоне, который хоть официально и относится к Калифорнии, но, по существу, является все тем же Вьетнамом (Южным). И все они здесь говорят по-английски — до тех пор, пока их не прищучат, а тогда начинают прикидываться, что не понимают ни слова, и требуют переводчика, потому что знают, как утомительно вести допрос через переводчика и сколько времени уходит на перевод.

Все это злит Летти.

— Ты ведь говоришь по-английски, верно? — обращается она к тому, кто постарше и кто поглядывает на остальных, всем своим видом показывая, что лучше помалкивать. Она проверяет его документ, в котором он значится как Тони Кы. — Я разыскиваю Трана и До и знаю, что дела у вас с ними общие. Поэтому я и лезу к вам в печенки и буду продолжать это делать, пока вы мне не поможете. Нет, через переводчика не надо, у меня ваши пошлости уже вот где сидят! Просто учтите то, что я вам сказала.

Как будто это поможет, думает Летти.

Ведь Маленький Сайгон — это замкнутый мир, и ей в него не проникнуть. Вот она и злится на этих ребят и на босса, направившего ее, латину, в этот замкнутый мир азиатских мужчин.

Как будто они захотят со мной разговаривать, думает она.

А еще ее злит необходимость обратиться к Дяде Нгуену, единственному, кто может заставить здешних открыть рот и помочь ей, но иметь дело с Дядей Нгуеном тоже радость небольшая. Некогда он был полицейским в Большом Сайгоне и вполне заразился духом этакой полицейской панибратской снисходительности — дескать, все мы, полицейские, в одной лодке, но сама подумай, кто здесь ты и кто я. Он либо ничего ей не расскажет, либо, еще того хуже, велит молчать остальным.

Да, черт возьми, если этих двух поганцев, Трана и До, шлепнули, это могли сделать и с ведома и согласия Дяди Нгуена, так что ничего у нее не выйдет — полный тупик. И все-таки придется продолжать, чтобы не злить босса.