Берлога - Георгий Мантуров

– На 30 процентов, – машинально в уме подсчитал Димон, – это за сколько, ты сказала?

– Да меньше, чем за месяц, а что к весне будет, вообще подумать страшно.

– Тридцать процентов, – торкнуло Димону в голову, – тридцать процентов от 25 миллионов это будет 7 с половиной. За месяц. Всего только за месяц. Это, ничего не делая, и при этом никаких тебе систем Анти-Зевс, никаких тебе монтажников. А за четыре месяца это тридцать миллионов. Так надо, значит, тогда сейчас взять кредит 25 миллионов, купить на все деньги этого масла, подождать до весны. Потом продать масло, вернуть 25 миллионов и остается еще 30. И все! Кредит погасил, проценты платить не нужно, можно спокойно работать на свои деньги. Тогда и прибыль будет не миллион, а на полтора больше, то есть два с половиной. Мам, а что, только масло подорожало?

– Да что ты, сынок! И крупа, рис особенно, и сахар, порошок тоже вот стиральный. Все подорожало.

Он лег в постель. Перед сном послушал немного итальянские уроки, а потом врубил в наушниках случайный трек. Это оказался Mr Hudson & the Library – Too Late, Too Late. Слишком поздно. Голос напоминает немного Леннона. Жалко Леннона. Зачем его убили?

Внезапно ему стало так жалко Леннона, убитого ни за что, что на глазах навернулись слезы. За что его убили? Ему вдруг захотелось плакать как маленькому. Да, действительно, слишком поздно, устал ужасно. Слишком поздно…

Утром он долго стоял под душем, все никак не мог согнать сон. Потом тщательно одевался во все новое, долго повязывал новый галстук, долго стоял перед трюмо в коридоре, привыкал к своему новому виду.

Бордовый галстук к серому костюму явно не подходил, кто такое мог придумать? Засмеют еще, но другой повязывать было уже некогда.

Из-за этого рассматривания даже не смог толком позавтракать, успел выпить только чашку кофе с тостом. Перед тем, как выйти из квартиры еще посмотрелся в зеркало в прихожей. Если не считать галстука, впервые он сам себе понравился. В новой куртке он выглядел года на три старше. Это прибавило настроения.

Рюкзак он уже не стал брать, все книжки и документы оставил вчера в офисе.

– Нужен хороший портфель, причем срочно, – подумал он, – или барсетку какую-нибудь.

Пока спускался в лифте, думал уже о кредите:

– Разве можно взять кредит на одно, а потом взять и потратить его совсем на другое? С одной стороны, нельзя, наверное, а с другой, почему нет, если выгодно?

Уже в машине по дороге в Берлогу решение пришло само.

– Это надо не с Кудрявцевым решать, – подумал Димон, – с ним слишком опасно, может все зарубить сходу. Но и не с Евгением Ивановичем. Он ничего не решит, и, скорее всего, будет решительно против. Даже будет препятствовать, очень уж он дисциплинированный. Это надо с Девятовым. Только с ним. Он – Генеральный, он все знает не хуже Евгения Ивановича.

Димон не забыл, как Девятов его похвалил, когда он сказал про сезонность работ. Евгений Иванович засомневался, а Девятов сразу сказал, что не страшно, и, наоборот, поддержал. Решительный он мужик, ну а если не поддержит, тогда уже к Кудрявцеву, дело то верное. Вот и диктор по радио говорит о кризисе, ясно, что продукты будут дорожать. К весне обязательно подорожают.

Войдя в кабинет, он первым делом нажал кнопку секретаря.

– Мария Станиславовна, скажите, Девятов уже пришел? Попросите его ко мне зайти, если он не очень занят. И принесите мне, пожалуйста, бутербродик какой-нибудь и стакан чая.

Конечно, Дмитрий Иванович, я доложу ему, а вам уже звонили: Демидова Евгения, журналистка и Алексей, фамилию не назвал, программист, сказал, что ваш знакомый. Оба сказали, что перезвонят.

Димон решил позвонить им сам, вспомнил, что не разговаривал с Женькой уже три дня. Она, наверное, без денег сидит, интересно, мать вернулась с дачи? Как она там, вообще? Он не хотел пользоваться телефоном Берлоги и вызвал Женькин номер через коммуникатор. Другой рукой взял со стола пульт телевизора и нажал на кнопку бизнес канала. Шли новости: диктор рассказывал о кризисе, о росте цен на продовольствие во всем мире. Внизу бегущей строкой шли биржевые сводки.

Женькин мобильный не отвечал.

– Заблокирован, – подумал Димон, – деньги кончились. Он набрал ее домашний.

– Наконец-то! – ответила Женя. – Ну, где ж ты был, мальчик мой странный? Я тебе обзвонилась. У тебя что, секретарша теперь есть? Я ничего не понимаю, откуда все это взялось?

– Да, Жень, я тебе при встрече все расскажу. Ты мне скажи, ты-то как?

Женя молчала.

– Жень, алло, ты куда пропала?

– Да никак! – ответила Женя. – Сижу вся в долгах. Обещали в одном месте работу, но молчат что-то. Ты курьером работал, как думаешь, стоит пойти? Курьеры пока еще всем требуются, хоть завтра приступай.

– Смотря где и за сколько. Ты погоди пока, давай до вечера подождем. Много долгов то?

– Уже одиннадцать тысяч. Сегодня к матери хочу поехать, может, она не все еще потратила.

Дверь кабинета открылась, и вошел Петр Петрович. Он поднял приветственно руку и сел в кожаное глубокое кресло в дальнем углу.

– Жень, извини, я больше не могу разговаривать, про деньги не думай, давай до вечера, я тебе в шесть позвоню. Дело важное.

– Что, на сто миллионов? – обиженно поддела его Женя.

– Нет, – серьезно ответил Димон, – не на сто. Пока только на двадцать пять. А там – кто его знает!

Он дал отбой, положил коммуникатор на стол, подошел к Девятову и сел в кресло рядом. Они поздоровались, и Димон снова с уважением ощутил его медвежью хватку.

Машенька принесла чай и тарелку с бутербродами. Салями, паштет, палтус, красная икра. Бутерброды были затейливо украшены веточками сельдерея, фигурно вырезанными дольками лимона. Чай был подан в простых белых чашках, заварка в маленьком чайнике, кипяток в чайнике побольше, но тоже белом, совсем без рисунков. На подносе были также сахарница, салфетки и тонко нарезанный лимон на блюдечке.

– Дмитрий Иванович, я хочу поговорить с вами о вашей безопасности, – неожиданно начал Петр Петрович. – Постоянной охране пока сопровождать вас, наверное, нет необходимости, но ПЛОТ всем учащимся положено выдать.

Димону показалось, что он ослышался. Он только собрался откусить от бутерброда кусочек, но интерес возобладал над аппетитом. Петр Петрович, видя его раскрытый рот и недоуменно поднятые брови, уточнил:

– ПЛОТ это Переносной Личный Оповещатель Тревоги. Вот возьмите и всегда носите с собой.

Он вынул из внутреннего кармана пиджака красивый золотистый прибор, напоминающий калькулятор. Димон отложил бутерброд, вытер руки салфеткой и осторожно взял прибор в руки. Он действительно выглядел как калькулятор, только был непривычно тяжел для калькулятора.