Две головы и одна нога - Иоанна Хмелевская

– Полиция, конечно, без труда разыскала бы эту Иоланту, – без особого энтузиазма заметила я, – но видите ли, отец мой, я полицию обманула. Ничего не сказала ей о письме Елены.

– Но почему? – изумился ксендз.

– А сама не знаю. Вот толком даже объяснить не могу. Но знаете, из всего нагромождения невероятных происшествий со мной я сделала вывод, что все это имеет непосредственное отношение к моей личной жизни. Вокруг меня плетется какая-то паутина, я имею в виду упомянутую в письме бабу, которая меня ненавидит. Афера могла уходить корнями в мое прошлое, не хотелось, чтобы полиция в нем копалась, полиция не все может понять, особенно причины ненависти той самой бабы. Так получилось, не я ей, а она мне подложила свинью и она же меня возненавидела. Короче, сначала мне самой хотелось бы во всем разобраться, а потом уже обращаться в полицию. Вы с ними общались?

– Да, после покушения на ксендза викария. Тогда у меня еще не было этого письма.

– В таком случае сделаем так: я возьму письмо и отдам им, признаюсь, что умолчала о нем, надеюсь, не сошлют меня в Сибирь. И расскажу им об Иоланте.

Ксендз согласился с моим планом.

– Думаю, пани права. И вот еще что бы мне хотелось вам сказать. И викарий, и я весьма встревожены этими преступлениями, но о некоторых вещах долг не позволяет нам говорить, некоторые вещи надо предоставить воле Божией. Сейчас викарий еще очень слаб, но, окрепнув, еще раз все обдумает и решит, что ему позволено вынести на суд людской. Мы тоже стараемся по мере наших слабых сил помочь органам правопорядка и справедливости. Ведь Елена Выстраш, упокой Господи ее душу, узнала об убийстве человека и опасалась за свою жизнь. Увы, опасения ее не были напрасны. По ее словам, человека убили из корыстных побуждений, и убийца пользуется плодами преступления. Нельзя такие деяния оставлять ненаказуемыми.

– И вы знаете, кто преступник? – спросила я, потрясенная до глубины души.

– Знает ксендз викарий. Но именно это ему сообщили на исповеди.

– Значит, умрет, а не скажет. Но в разговоре со мной он намекнул, что кое-что он узнал не в исповедальне, а путем собственных умозаключений, вот это он вправе обнародовать.

– Да, но после встречи с вами у него не было времени, так что пока нечего обнародовать. Думаю, однако, вскоре он захочет с пани поговорить, как только состояние здоровья позволит.

– Хорошо бы скорее! Я приеду по первому его зову. Мне кажется, было бы разумнее сначала поговорить с викарием, а уже потом – с полицейскими, но боюсь, не вправе откладывать, им тоже надо скорее сообщить последние новости. Ох, и не знаю, как объясню свое умолчание…

Ксендз пробощ от всей души приветствовал мое мудрое решение.

Итак, я узнала фамилию таинственной приятельницы Елены Выстраш, но все еще не знала фамилии Ренуся. Села у телефона и задумалась – кому раньше позвонить, в полицию или еще каким-нибудь общим знакомым, спросить о Ренусе. Письмо Елены тяжким камнем лежало на совести, но оба священнослужителя так основательно взбудоражили меня своими сенсационными сообщениями об убийстве из корыстных побуждений, что сначала требовалось немного упорядочить взвихренные чувства. Итак, сидела я у телефона и никому не звонила.

Телефон позвонил сам.

– Я говорю с Иоанной Хмелевской? – поинтересовался дамский голос.

– Да, с ней.

– Говорит Иоланта Хмелевская, – ответил дамский голос, и сердце оборвалось в груди. – Елена Выстраш была моей подругой. Я звоню вам из аэропорта, сейчас уезжаю навсегда, потому что страшно боюсь, а они пускай удавятся тут без меня и поубивают друг дружку! Елена сначала подслушала, а потом и бумаги увидела и обо всем догадалась. Бумаги в черной папке, вернее, не папке, от папки осталась одна обложка, твердая, пластиковая, и они уверены, она у вас, потому что была у этого вашего бывшего мужа, но теперь у него нет. И вам бы тоже лучше было уехать куда подальше и ни во что не вмешиваться.

Тут у меня прорезался голос.

– Проше пани, минутку. Погодите! Да в чем дело-то? Я же ничего не понимаю! Скажите же толком! На вас вся надежда. Зачем они мне вообще подбросили голову несчастной Елены? Кто это сделал?

– А, значит, голову и в самом деле ей отрезали? Так я и думала! Фамилия его Либаш, но больше о нем ничего не знаю. А головой они хотели вас запугать и пригрозить – то же самое и с вами сделают. Убить вас боятся, слишком много поднимется шуму, да и после вашей смерти могут те самые бумаги обнаружить, ведь полиция примется обыск у вас делать, найдут, а им это ни к чему. Он убил того, второго. Ну, я должна бежать, объявили посадку на мой самолет. Лечу к родственникам, куда подальше, хотя они и не близкая мне родня. А вам я письмо отправила.

И повесила трубку. Ну надо же! Если бы не проклятая нога, я бы через десять минут уже была в аэропорту Окенче. По опыту знаю, пока пассажиров затолкают в самолет, пока опоздавшие подтянутся, пока трап уберут – пройдет немало времени, перехватила бы я эту чертову Иоланту. А тут моя костяная нога, холера ее побери! За то время, что с лестницы спущусь, успела бы обернуться до аэропорта и обратно. Ну не совсем, в аэропорту с ней тоже не очень побегаешь, там от стоянки до здания аэровокзала кусок порядочный. Правда, могла бы позвонить в аэропорт и попросить задержать пассажирку Иоланту Хмелевскую под каким-нибудь убедительным предлогом. Нет, не стану я бабе устраивать такую пакость Напугана она смертельно и наверняка не без причины. Елену убили, могли и ее шлепнуть, раз много знает.

В аэропорт я все же позвонила и поинтересовалась, куда отправляется тот самолет, на который сейчас объявили посадку. Оказалось, в Монреаль. Да, эта Иоланта и в самом деле решила сбежать от злоумышленников подальше, да еще и отгородиться от них океаном. Очень предусмотрительно.

Положив трубку, я опять попыталась обдумать создавшееся положение, но теперь получалось даже хуже, чем до звонка Иоланты.

Фамилия злоумышленника Либаш. Либаш, Либаш… Не была я никогда знакома ни с одним Либашем, но фамилию вроде бы где-то слышала. От кого, интересно? Никаких ассоциаций в связи с Либашем не возникало, но ведь слышала же! И велено мне не вмешиваться. Во что не вмешиваться, хотела бы я знать? Как ни верти, получается, я сунула палку в муравейник, разворошила его, на меня ополчились. За что?

Ага, Иоланта сказала, что написала мне письмо, может, в нем все разъяснится. А мне теперь придется еще и о Либаше порасспрашивать знакомых, хотя не исключено, что эту фамилию я услышала от незнакомого человека. Мало мне было Ренуся, теперь еще Либаш добавился.

Чтобы упорядочить взбудораженные мысли, я прибегла к испытанному способу: взяла карандаш и бумагу и попыталась как можно полнее законспектировать сообщение Иоланты. Так, значит, Либаш, потом что? Ага, бумаги и черная папка, вернее, черные корочки…

И тут эти черные корочки я неожиданно увидела в своем воображении, предстали во всей красе! Была такая папка у моего последнего спутника жизни, очень хорошо ее помню, старая черная пластиковая папка, от которой остался один переплет, битком набитая бумагами. Несколько лет то и дело попадалась она мне на глаза в моей квартире. А потом, когда мы разошлись с моим детективом, она все еще оставалась у меня, но уже без бумаг, пустая, одни корочки. Потом исчезла из поля зрения, вероятнее всего, ее, как и прочий ненужный хлам, я выбросила в чулан, много скопилось там хлама после трех моих мужей. В чулан я старалась не заглядывать, такой там царил беспорядок – черт ногу сломит…