Женщины французского капитана - Жаклин Санд

Кристель Бопре оказалась дочерью библиотекаря, служившего в богатой семье де Эмон, – вот откуда взялось то странное, невольно отмеченное Сезаром воспитание, что делало ее не совсем обычной служанкой. Графиня де Эмон, безнадежная провинциалка, на которой граф женился ради пополнения семейного состояния – оно сильно уменьшилось благодаря усилиям картежника-деда, – проводила большую часть времени в деревне. Граф же слыл человеком образованным, любил читать и сына своего, Жана-Себастьяна, воспитывал в том же духе. А для того, чтобы дух был верен, граф устроил в доме библиотеку, нанял смотрителя – отца маленькой девочки – и позаботился, чтобы коллекция книг постоянно пополнялась. Кристель научилась читать, писать и считать, она работала в доме горничной и когда не занималась своими непосредственными обязанностями, хозяин позволял ей посидеть в библиотеке. Сколько Кристель себя помнила, прибегая туда, она обнаруживала отца, склонившегося над грудой книг. Тот всегда давал ей что-нибудь интересное – сказания о рыцарях, о войне или же о приключениях первооткрывателей. Устроившись в углу, Кристель читала запоем.

В восемнадцать она влюбилась в Гислена, симпатичного малого, который служил камердинером молодого де Эмона; парень отвечал девушке взаимностью, так что вскорости сыграли свадьбу. Молодые зажили душа в душу, и пока их не огорчало даже то, что детей у них не было. А через два года Кристель этому даже обрадовалась: Жан-Себастьян, получивший офицерское звание, отправился на службу и захватил с собою камердинера и его жену.

Кристель понравилось в армии, хотя такое количество мужчин, бросавших на нее вожделенные взгляды, трудно было выносить. Но она научилась давать им отпор, статус замужней дамы защищал ее, а у солдат есть на этот счет некий кодекс. Потому Кристель в армии жить научилась. Она обстирывала капитана де Эмона, который нравился ей, ибо хозяином был хорошим и своим слугам платил щедро, готовила ему завтраки и обеды, штопала его вещи и чувствовала себя счастливой каждую минуту, потому что рядом находился Гислен. Затем стало известно, что скоро начнется война с Россией, двадцатый легкий полк направили в Болгарию.

Сначала все было хорошо, а потом пришла холера, занесенная из Франции…

– Гислен умер в первые же дни эпидемии, – рассказывала Кристель. – Я держала голову мужа на коленях и приняла его последний вздох. Я плохо помню те дни… Кажется, я не плакала. Не могу вспомнить, – и сейчас ее глаза оставались сухими. – Не говорила несколько дней. Когда мне очень плохо, я молчу, и это… спасает. Гислена похоронили вместе с остальными, зарыли в яму. Я думала, что тоже умру, но не умерла. Помню, капитан спросил, хочу ли я отправиться домой, но я сказала, что не могу.

Дома бы все напоминало ей о Гислене; там пришлось бы выполнять обязанности столь несущественные, что Кристель не представляла себе, как это вынести.

Выносить грязь и ужас войны оказалось гораздо проще. Она попросила у капитана де Эмона позволения на полдня уходить в госпиталь, помогать ухаживать за больными, и тот разрешил. В глубине души Кристель надеялась, что смерть разглядит ее и заберет туда, где уже ждет Гислен, только смерть будто бы ослепла. Она забирала молодых сильных парней, которые могли сражаться и принести пользу своей стране, и оставляла в живых слабую женщину, не желавшую существовать.

Когда однажды Кристель в очередной раз закрывала глаза пареньку, умершему от холеры, вдруг что-то словно повернулось внутри: тоска по Гислену и боль не исчезли, но появилось желание жить. Кристель поняла, что живою может принести много пользы. Теперь она опасалась только одного: что капитан де Эмон умрет и нужно будет возвращаться домой, потому как оставаться в армии служанке, потерявшей покровителя, – дело безнадежное и даже опасное. Если желаешь сохранить честь, разумеется. Глупец тот, кто полагает, будто у служанок нет чести.

Но капитан и не думал умирать. Он вообще вел себя так, как будто смерти не существует, а то страшное, что происходит вокруг, – временные трудности. Капитан не чурался тяжелой работы и вместе со своими ротными парнями грузил трупы на покойницкие телеги, таскал раненых, махал лопатой и копался в грязи. Он приходил вечером, измученный, но радостный оттого, что делал хорошее дело, переодевался в вычищенный Кристель мундир и уходил снова – на свидание. Иногда Кристель видела его с девушками легкого поведения, которые обретаются при армии всегда, зарабатывая гроши, однако чаще всего де Эмон предпочитал общество дам утонченных.

– Вы говорили вчера своему другу, что господин капитан был, наверное, влюблен в жену своего подчиненного… Это правда. Хозяин заглушал тоску по ней, встречаясь с другими, как будто мстил ей и себе за то, что она не отвечает ему взаимностью. Это не я придумала, господин капитан сам так сказал. Иногда он приходил пьяным или пил со своими друзьями, а я слышала их разговоры…

– С кем?

– В основном у нас бывали двое. Чаще – лейтенант де Бриссон, он мне не нравился, и я старалась не попадаться ему на глаза. Вряд ли этот человек меня замечал, впрочем. Гораздо реже приходил лейтенант де Ларош, и я недоумевала, отчего капитан предпочитает водить близкую дружбу с де Бриссоном, а не со вторым своим приятелем, который лучше воспитан. Он всегда вежливо здоровался со мной и руки не распускал… Еще бывал лейтенант де Кормье, но тот надолго никогда не задерживался, спешил к жене. Когда у капитана случались гости, я подавала им вино и еду и уходила к себе. У меня была маленькая комнатка, где я могла остаться совсем одна.

Кристель помолчала. Пробившийся в окно первый робкий солнечный луч вызолотил у нее волосы на затылке.

– Что случилось в тот день? – осторожно спросил виконт.

– В тот день, первого августа… Я скажу. Я хочу сказать. Только обещайте, что вы не станете меня бранить.

– Конечно, не стану, милая.

– Мне… страшно признаться. Но вам я скажу.

Губы ее двигались совсем близко от губ Сезара, он даже ощущал дыхание Кристель. Еще никогда ему не делали подобных признаний в столь необычных обстоятельствах; как правило, виконт нависал и вопрошал, или угрожал, или играл, но ни разу не получал откровенность так: в объятиях, летучим полушепотом, в золотисто-серой предутренней комнате.

– Чтобы понимать, как все происходило, вы должны представлять… Мы выбрали домик на самом краю деревни под Варной. Тогда у многих были дома для постоя, даже простые солдаты могли в них жить, ведь столько людей умерло… Дом оказался невелик: три комнаты, сарай при нем и кухня на заднем дворе под навесом. В одной комнате спала я, в другой капитан, а в третьей он принимал гостей. Его денщик, Морис, приходил рано утром и возвращался поздно вечером, капитан ему это позволял…

Она сглотнула и заговорила чуть громче.

– Весь день я занималась делами капитана. Он уезжал в штаб, а меня попросил вычистить его мундир, Морис приводил в порядок сапоги. Мы болтали… Капитан возвратился около шести и сразу заторопился – ему нужно было подать горячую воду для мытья, чистое белье. По тому, что хозяин воспользовался духами, я поняла, что он собирается на свидание. Он всегда так готовился, но сегодня особенно тщательно, и выглядел радостным. Я подумала, уж не добился ли хозяин к своей возлюбленной, но это не мое дело. Капитан отпустил Мориса и ушел около семи.