Карфаген атакует - Алексей Живой

От постоянного раскачивания корабль, наконец, сполз с широкого плота и медленно поплыл по течению, но на его палубу все же успели подняться солдаты со второй лодки. Перевес сил теперь оказался на стороне финикийцев, и бой быстро закончился. Заколов последнего кельта, труп которого он столкнул за борт, Федор опустил оружие и осмотрелся.

Речное сражение, точнее, избиение, еще продолжалось. Чайка заметил, что теперь посреди подвижного «моста» из лодок, протянувшегося от одного берега Роны к другому, зияла широкая полоса воды, усеянная плавающими обломками и тонущими людьми. Под удар попали и нумидийцы. Многие из них, вскочив на коней, бросались с плотов в воду и плыли к далекому берегу. А кельты убивали их из луков, расстреливая со своих проходящих мимо кораблей.

Но не везде кельтам удалось убивать финикийцев безнаказанно. Часть кельтских судов африканцы сумели захватить, а несколько поджечь зажигательными снарядами. С лодок и плотов велся плотный обстрел атакующих судов стрелами и дротиками. Были бы метательные машины, они тоже непременно пошли бы в ход. В общем, со всех сторон кельты неизвестного племени получали отпор и несли потери в живой силе.

— Черт! — выругался Федор, глядя на происходящее. — Как бы здесь пригодилась эскадра триер или хотя бы парочка квинкерем, таких, как «Удар молнии». Хотя, для квинкеремы простора маловато.

— Да, эти волосатые твари не резвились бы здесь так легко… — подтвердил стоявший рядом Летис, сжимая в ярости рукоять фалькаты.

В этот момент впереди раздался дикий рев раненого животного. Оба вскинули головы и увидели, что сразу с нескольких судов противника ведется обстрел плотов со слонами, причем враг использовал горящие стрелы. Обезумев от попадания таких стрел, слон рвал все путы и бросался в воду, поднимая вокруг тучи брызг и рождая волны. Находясь еще на плоту, животное в ярости крушило бивнями и хоботом все, что попадалось ему на пути — солдат, повозки, амуницию — а оказавшись в воде, переворачивало встречные лодки и топило пехотинцев. Но корабли кельтов не отставали, и их команды продолжали с безопасного расстояния забрасывать стрелами и копьями слонов, еще остававшихся на повозках и уже барахтающихся в воде. На глазах Федора им удалось убить или покалечить пятерых слонов, а еще нескольких заставить прыгнуть в воду. То же самое происходило с другой стороны переправы, где прорвавшиеся корабли развернулись и напали на другие плоты со слонами. Атакующая мощь Карфагена, призванная вселять ужас в солдат противника на суше, стремительно таяла.

— А ну, быстро на весла! — приказал Федор, приняв решение. — Гребем вон к тому кораблю!

И он указал на ближайшее судно кельтов, команда которого увлеклась избиением слонов. Все воины, оказавшиеся на борту, даже имевшие принадлежность к восьмой спейре, подчинились приказу. Командира среди них не оказалось. Он, пораженный стрелой, погиб раньше.

Выбросив мешавшие гребле трупы кельтов за борт, финикийцы расселись на места гребцов, и скоро «драккар», лавируя между обломками, приблизился к другому берегу. Кельты не сразу заметили, кто им управляет. А когда рассмотрели, было уже поздно. Федор махнул рукой, и сначала в кельтов полетели стрелы, а затем во вражеский борт вцепились абордажные крюки, во множестве валявшиеся на дне захваченного судна. Накрепко соединив корабли веревками, карфагеняне снова бросились в атаку и после ожесточенного боя захватили и второе судно, правда, лишившись почти половины своей команды. В том бою мечом в плечо ранили Урбала. А Федор и Летис спеленали одного из особо буйных кельтов, отдававшего во время боя приказы. Они решили, что он — вождь. Да и одеждой он отличался от других. На нем были кольчуга, дорогой шлем и торква — золотая цепь с амулетом.

Когда с трудом вращая веслами, остатками солдат с Чайкой во главе подвалили к другому берегу, их встретили Магна и проводники, за спинами которых выстроились солдаты седьмой спейры.

— Жив? — спросил Магна, когда Федор спрыгнул на берег.

— Я-то жив, а вот Урбал ранен, — ответил он.

— Ты оказался прав, — подтвердил Магна утренние догадки своего помощника. — Проводники говорят, что Истмар сбежал. Наверняка, это он навел кельтов.

Люди, стоявшие рядом, закивали головами. А когда они увидели пленника, сброшенного Летисом на землю, то один из них тут же признал его.

— Это Бридмар, вождь племени, что живет вверх по реке, — заявил он. — Я его знаю. Он водит дружбу с римлянами.

— Ну, теперь все ясно, — кивнул Федор. — Жаль только не узнали раньше, столько народа полегло. А этого Бридмара мы отдадим Ганнибалу, пусть сошьет себе сапоги из его кожи.

Все стоявшие рядом рассмеялись, а сам Бридмар разразился бранью в адрес Федора на непонятном наречии. Но бой еще не закончился. Углядев, что Бридмар пленен, кельты развернули суда и пристали к берегу в безнадежной попытке освободить своего вождя. Это было роковой ошибкой.

— Отчаянные ребята, — заметил Федор, наблюдая за высадкой кельтов, — но им конец!

Несмотря на яростную атаку, во время которой десанту кельтов удалось скосить почти всю восьмую спейру, едва достигшую берега и успевшую наспех построиться, они прорвались лишь на сотню метров и тут же были уничтожены превосходящими силами африканцев. Часть кельтов потоптали обезумевшие слоны, достигшие берега и теперь метавшиеся по нему, сметая своих и чужих. Этот хаос царил до тех пор, пока взбесившихся слонов не переловили погонщики или не убили солдаты, опасавшиеся уничтожения половины армии, стоявшей неподалеку лагерем. Карфагенянам достался весь уцелевший флот племени Бридмара, но и потери оказались серьезны. Атака кельтов унесла жизни многих сотен африканцев и восемнадцати слонов.

Ганнибал велел обезглавить Бридмара, а тело отвезти в родное селение и выставить там на всеобщее обозрение, чтобы все вожди местных племен отныне знали, как он будет поступать с теми, кто дерзнет пойти против Карфагена и помогать римлянам.

Ранним утром пятнадцать новехоньких триер и еще десять судов поменьше, с двумя рядами весел, называемых греками биремами, покинули скалистую гавань Золотой бухты. Глядя на поросшие кряжистыми деревьями берега, Леха размышлял, пытаясь понять, чем закончится этот день.

Он находился на флагманской триере, вместе с двумя греческими мастерами Гилисподисом и Калпакидисом, а также самим Иллуром, решившим променять в этот день своего скакуна на корабль. Для Лехи плавание являлось еще с прошлой жизни делом привычным — не зря оттянул срочную в морской пехоте. А вот Иллура, всю жизнь проведшего в седле, такая ситуация настораживала. Леха даже удивился, узнав, что его кровный брат решил принять личное участие в первых маневрах только что отстроенной в тайне ото всех эскадры скифов, которую он гордо называл флотом.

— Чего тебе напрягаться? — удивился Леха, по-свойски обратившись к вождю, когда тот объявил о своем решении. — Посмотрел бы с берега. Я и сам сплаваю с Гилисподисом. Прослежу, чтобы не убег. Да и куда ему с корабля деваться?