Рихард Зорге. Джеймс Бонд советской разведки - Борис Соколов

Кроме того, когда возникала та или иная новая проблема, я мог сам принимать общее решение, важна она или нет для Советского Союза. По этому вопросу я получил из московского центра полную свободу действий. Более того, меня ни разу не критиковали за то, что я не разобрался или не изучил какую-нибудь вновь возникшую важную проблему или ситуацию. С момента пребывания в Китае я всегда получал хорошие отзывы Москвы.

Наконец, благодаря исследованиям я мог вырабатывать собственные суждения о положении в экономике, политике и военной сфере, a не только просто получать необходимую информацию, аккуратно ее передавать. Многие мои радиограммы и письменные донесения содержали не только подлинную информацию, но и результаты анализа, проведенного на основе отрывочных сведений. Я всегда был предельно откровенен. Когда я считал, что моя точка зрения или политический анализ были правильны и необходимы, я без каких-либо колебаний передавал их в Москву. Москва также поощряла подобную практику. Мне даже неоднократно давали понять, что высоко оценивают мои аналитические способности.

Было бы неверно думать, что я без разбору посылал в Москву все собранные материалы. Я лично тщательно просеивал их и отправлял только те, которые не давали повода для критики. Это требовало больших затрат дополнительного труда. То же самое относилось и к анализу политической и военной обстановки. Способность отобрать таким образом материал, дать полную оценку той или иной проблеме, выработать обобщенную картину событий является необходимой предпосылкой для того, чтобы разведывательная деятельность стала по-настоящему полезной. Только занимаясь серьезными и тщательными исследованиями, можно добиться, чтобы она с самого начала стала такой.

Не нужно думать, что наша работа заканчивалась, как только мы отправляли по радио наши донесения. Это было только одной из сторон нашей разведывательной деятельности, причем определенно не самой главной. Через неравные промежутки времени я направлял в Москву крупные посылки, в которых были не только документы и другие материалы, но и отчеты, написанные мной лично. Я большей частью без каких-либо пропусков докладывал о состоянии за отчетный период внутренней и международной политики, а также о военных проблемах. Эти отчеты представляли из себя обзор и анализ важнейших событий, произошедших со времени последнего сообщения, и в них я старался на основе разнообразной информации и результатов исследований представить точную и объективную картину новых событий и изменений в общей обстановке за последние несколько месяцев. Подобного рода трудоемкие отчеты даже замышлять нельзя без всестороннего изучения и обширных знаний. В отличие от Берлина и Вашингтона, Москва слишком хорошо знала Китай и Японию, чтобы ее можно было легко провести. В СССР уровень знаний о Дальнем Востоке был гораздо выше, чем у правительств США и Германии, и Москва требовала от меня хорошо обоснованных, тщательно спланированных и систематизированных докладов с интервалом в несколько месяцев. Думаю, можно сказать, что с самого начала я хорошо удовлетворял сравнительно высоким требованиям московского центра, и это стало возможным именно благодаря моим исследованиям.

Исследования, как научная работа, не являлись помехой для моего совершенствования в качестве специалиста-разведчика. При необходимости я всегда оперативно, решительно, мужественно и изобретательно выполнял свои задачи.

Но я никогда не был настолько самоуверен, чтобы считать, что смогу ответить на любые вопросы, касающиеся Японии. Я часто полагался на мнение Мияги и особенно Одзаки. Это же относится даже к окончательным формулировкам с точки зрения терминологии результатов анализа важных проблем. Для выработки оценки и описания тех или иных явлений, происходивших в Японии, я часто беседовал с Одзаки или Мияги. Я просил Одзаки без стеснения поправлять меня, когда мои суждения были неверны и особенно когда это тесно касалось политики СССР. Например, я сначала предсказывал, что японо-китайский конфликт страшно затянется и ослабит Японию до такой степени, что ей уже не удастся восстановиться, во время событий на Халхин-Голе я твердо был убежден в том, что Япония не имеет намерений развязывать войну с СССР, а летом 1941 года выдвинул версию о том, что общая мобилизация в Японии не направлена в первую очередь против СССР. Во всех этих случаях хорошо проверил свои мысли и в качестве ответственных выводов сообщил их в Москву. При этом и в определенной степени полагался и на мнение Мияги, по мнение Одзаки было для меня наиболее ценным.

Изучение Японии имело большое практическое значение для моей разведывательной деятельности, но одновременно оно было абсолютно необходимо и как маскировка для нелегальной работы. Если бы я не занимался изучением Японии, то, вероятно, никогда не смог бы занять то прочное положение, которое было у меня в германском посольстве и среди немецких журналистов. Мое положение в посольстве определялось не только дружескими связями с его сотрудниками. Напротив, некоторые сотрудники возражали против моего влияния в посольстве и даже открыто возмущались по этому поводу. Я занял такое положение в посольстве главным образом благодаря большой общей эрудиции, исчерпывающим знаниям о Китае и детальному изучению Японии. Без этих знаний, т. е. без моих детальных исследований, никто из сотрудников посольства не стал бы обсуждать со мной своих проблем или спрашивать моего мнения по конфиденциальным вопросам. Многие из них обращались ко мне именно потому, что знали: эта беседа даст им что-либо пригодное для решения проблемы. Никто из них не обладал такими знаниями о Китае и Японии, какие я приобрел в результате многочисленных путешествий и многолетних исследований. Многие из них не имели также той общей политической подготовки, которую я получил благодаря своим связям с коммунистическим движением, начиная с 1924 года.

Мои исследования были очень важны и для того, чтобы утвердиться в положении журналиста. Без такого фона мне было бы очень трудно превзойти даже не слишком высокий уровень начинающего немецкого репортера. Благодаря же такому фону я был признан в Германии лучшим немецким корреспондентом, аккредитованным в Японии. Газета "Франкфуртер цайтунг", на которую я работал, часто хвалила меня и заявляла, что мои статьи повысили ее международный престиж. Газета "Франкфуртер цайтунг" в германском журналистском мире отличалась самым высоким уровнем и с точки зрения содержания статей превосходила прочие газеты. Это не только мое мнение. Так же считали и в германском посольстве, и в министерстве иностранных дел Германии, да и все образованные немцы.

Репутация самого видного журналиста влиятельной немецкой газеты, естественно, была исключительно важна для моей разведывательной деятельности. Общее признание моих способностей оказывало благоприятное влияние также и на мое положение в посольстве. Германское министерство иностранных дел, оценив мои возможности как журналиста, предложило мне высокую официальную должность в посольстве. Я отказался, но мой престиж в посольстве постоянно возрастал.

Благодаря такой журналистской репутации я получал бесчисленные заказы на статьи от немецких газет и журналов. Кроме того, газета "Франкфуртер цайтунг" и журнал "Геополитик" наседали на меня с предложением как можно быстрее написать книгу о Японии. Я закончил уже триста страниц рукописи, но мои литературные планы с арестом потерпели крах. Мои очерки, публиковавшиеся в журнале "Геополитик", были довольно объемными и охватывали различные темы, благодаря чему среди немецких читателей утвердилась моя репутация как журналиста и писателя.