Скитальцы океана - Богдан Сушинский

Слава, сила, богатство, новые земли норманнов – все это зарождалось и добывалось в набегах. Разве не так? Вот почему он, Джесс Марр как истинный норманн считал себя вправе заниматься ремеслом предков так же, как занимаются им виноделы или кузнецы.

«Убивай их сын, только убитый тобою не способен убить тебя!» – последнее, что пришло в голову Джессу Марру, прежде чем он впал сначала в полузабытье, а потом – в кошмарный, с кровавыми видениями пиратских абордажных баталий, сон.

Пришел он в себя, лишь когда высоко над океаном поднялась луна, а корма «Нормандца» – корабль был назван так по предложению Марра, испанцам же он служил под названием «Изабелла» – чернела вдалеке, словно произрастающий из океанской глубины утес. Выйдя в море, Джесс опять повел шлюпку, держась поближе к берегу и старательно выискивая место, где ее можно было бы спрятать более надежно, чем в открытой скалистой бухте. Шлюпка теперь была главной его ценностью, его надеждой и спасением, и Марр понимал, что, добравшись до берега, Рольф и его матросы прежде всего бросятся на ее поиски.

Теперь он чувствовал себя значительно лучше. Стараясь не шевелить шеей, он оглядывался по-волчьи, поворачиваясь всем туловищем, чутко прислушиваясь при этом к каждой вспышке боли. Главное, утешал он себя, что наконец-то остановилось кровотечение, а значит, заживет, как на собаке. Они пытались убить тебя, но не сумели, теперь ты обязан убивать их: по одному, преподнося уроки истинной пиратской – или норманнской – жестокости.

Обогнув мыс, штурман стал углубляться в далеко врезающуюся в остров бухту, а пройдя ее, обнаружил в скалах узкий проход, настоящий фьорд. Свет луны почти не достигал сюда, но все же Марру удалось подыскать отмель, прикрытую скальным карнизом, на склоне которого произрастал довольно густой кустарник. Наклоняясь к воде, кустарник прикрывал небольшой грот, обнаружить который можно было, лишь тщательно осматривая правый берег фьорда. А Рольф и его парни сделать это не могли, поскольку шлюпки у них не было.

Правда, уже завтра они постараются сколотить плот. Только вряд ли им придет в голову соваться сюда на тихоходном плоту. В лучшем случае осмотрят бухту, остановившись у входа в нее.

«Нет, Джесс, ничего надежнее ты здесь не найдешь, – заверил себя пират. – А сил для того, чтобы обойти остров и поискать убежище понадежнее, у тебя пока что нет. Тем более что поднимается волна».

Он завел шлюпку в грот, затолкал на песок и для верности закрепил камнями. А причальным канатом обхватил большой островерхий валун. Все это отняло у Джесса множество сил, однако работой своей он остался доволен.

Взобравшись по довольно крутому склону на поросшую высокими деревьями террасу, он вновь торжествующе помахал поднятыми вверх кулаками и прорычал что-то нечленораздельное, но такое понятное, такое родственное его душе, что, будь поблизости волки, они ответили бы ему точно таким же торжествующим воем.

Нарезав ножом стеблей высокой травы и кустарника, он выстелил себе ложе – между тремя деревьями и зарослями терновника – в этаком природном форте, отгороженном от выхода на верхнюю террасу склона россыпью валунов, и, повалившись ничком, вновь забылся кошмарным пиратским сном.

27

Войдя в каюту с двумя кубками вина, Грей поставил один из них на столик рядом с лежащим на койке Стивом Норвудом, из другого принялся медленно смаковать не очень-то благородный, судя по кисловато-уксусному привкусу, напиток.

– Так это действительно твое первое убийство?

Стив отрешенно покачал головой:

– Если бы!

– Мне почему-то так и показалось, что далеко не первое. На первое так сразу, молниеносно, с холодным безразличием, не решаются.

– Не решаются, – все с той же отрешенностью согласился Норвуд. Он лежал, глядя в потолок каюты, и последние лучи солнца едва освещали его профиль: бледноватый, заостренный, принадлежащий кому угодно, только не огрубевшему в морских походах юнге, а тем более – пирату. Грей уже успел убедиться, что пиратство накладывает на моряков какой-то особый отпечаток: удальства, бесчувственности и, конечно же, обреченности. – Но первое убийство случилось во время абордажного боя, когда вместе с командой мне пришлось отбивать атаку солдат с испанского сторожевика.

– Второе тоже в бою.

– Третье, как и тринадцатое, всегда должно чем-то отличаться и чем-то поражать.

Грей жадно отпил вина, которое уже потеряло для него и всякий вкус, и способность пьянить, а стало всего лишь способом утоления жажды – вечной, непреходящей, круто замешанной на тоске по земле, по городской жизни, по дому.

– Третье – как и тринадцатое, – согласился он, думая о чем-то своем. – Почему ты ударил его? Почему решился? Ведь в общем-то все могло бы уладиться.

– Не могло бы. Кто-то должен был нанести этот удар.

– Кто-то – да. Но в любом случае встал бы вопрос: почему нанес именно он, а не кто-то другой?

– Встал бы.

– Так почему нанес именно ты?

– Марр стоил этого удара.

– Он-то, несомненно, стоил. Чтобы понять это, не обязательно было ходить с ним под одними парусами, якорь ему под виселицу, как в подобных случаях любит говаривать наш боцман. Но почему ты решил, что он стоит именно твоего удара?

– Это невозможно объяснить.

– Может быть, это невозможно будет понять мне или кому-то другому. Но объяснить, по-моему, все же можно.

– Можно. Однако вряд ли кто-либо способен понять это.

– Тогда выпей вина, – предложил Констанций, поняв, что разговор зашел в тупик. – В голове сразу просветлеет, а смерть сраженного тобой пирата – сколько их еще будет! – попросту забудется.

– Не забудется, – вяло, как-то безинтонационно, возразил Норвуд. И именно это «палаческое» безразличие убедило Грея, что юнга действительно не скоро сумеет забыть то, что только что произошло в кают-компании.

– Я тебе вот что скажу, парень, – молвил Грей, поняв, что к кубку с вином Норвуд так и не притронется. – Удар был лихой, это каждому понятно. Неясно другое: почему моряк, нанесший такой неожиданный и решительный – к тому же во время собрания команды, когда ссоры и стычки запрещены – удар, потом мгновенно сник и ведет себя, словно изнеженная придворная дама, способная впасть в обморок от одного только вида крови.

– Это действительно бросилось в глаза? – встревожился Норвуд. – Это станут обсуждать?

– Если бы не эта твоя хандра, завтра утром ты предстал бы перед командой, перед капитаном лихим пиратом, с которым нестрашно идти на любой абордаж, даже если силы противника превышают нас впятеро. Но ты впал в апатию, показал свою слабость, и теперь каждому ясно, с кем он имеет дело.

– Вы правы, Грей, теперь каждому ясно. К счастью, ясно далеко не все, – добавил он после непродолжительного молчания.

– Не то, чтобы не все, – слегка улыбнулся Грей. – Скажем точнее: не всем. Все, но не всем. К твоему счастью.