Исход - Олег Маловичко

Главный сборочный пункт находился у деревни Жилево, в сорока пяти километрах от Москвы. Здесь загодя разбили палаточный городок, обнесли оградой и расставили часовых. Опера и снежки сдавали арестованных под роспись спецвойскам МВД и ГУИН и уезжали. Они не знали, что произойдет с арестованными дальше.

С половины первого до трех утра сюда доставили восемьсот шестьдесят пять арестованных со всей Москвы. Двести сорок девять из них были включены в расстрельный список. Их казнили во внутреннем дворе, образованном расставленными буквой «П» палатками — выводили, ставили на колени, пускали пулю в затылок. Расстреливали командами. В каждой было два офицера, врач, и двое рядовых, которые оттаскивали трупы и забрасывали их в армейские грузовики, загодя простеленные целлофаном.

Все остальные арестанты видели расстрел. Те, кого допрашивали — через маленькие оконца палаток, а те, кто дожидался допроса — с улицы, от входа в палатку, где их нарочно держали.

— Когда я говорю об этнических криминальных группировках, я не имею в виду бандформирования, или бригады, — пояснял политолог, собрав пальцы в щепотки и двигая ими синхронно, словно ухватившись за суть, и суть эта напоминала женские соски. — Это транснациональные, паразитические по своей сути наросты на экономике.

— Существующие отдельно, или…

Политолог замотал головой:

— Нет, они всегда смыкаются по национальному признаку, или сотрудничают по деловому. Мы все знаем, что грузинская мафия очень тесно, на уровне семейственности связана с нынешним правительством Грузии, а китайцы…

— А логичным ли будет предположить — я просто продолжаю вашу мысль, — что правительства отдельных стран могут осуществлять свои интересы на территории России…

— …посредством мафии? — договорил за него политолог. — Это и происходит.

— Идем дальше! — прерывал его ведущий. — Как все мы знаем, подобные московскому покушению события произошли сегодня в двенадцати европейских странах. Есть в зале люди, считающие это простым совпадением?.. (Смех в зале.) Прекрасно! Напрашивается вывод о…

Он вопросительно, через дужку очков, посмотрел на политолога. Тот молчал. Улыбнулся, покачал головой, признав хитрость ведущего, но молчал. Пауза затянулась, в зале стали смеяться.

— Мы так можем далеко зайти, — сказал политолог.

— Мы же просто фантазируем! Давайте как в научно-фантастическом романе, а?

— Хорошо. Если бы мы были в романе, я говорил бы о конфликте элит.

— Или конфликте миров?

— Я предупреждал вас.

Арестованных заставляли передавать собственность и сотрудничать с властью, называя имена и схемы, схемы и имена. Их не кололи, не было ни времени, ни подготовки у следователей. И не приходилось. Раздававшиеся во дворе хлопки были лучшим аргументом.

Подписывавших меморандум на двух страницах отпускали. По приезде в Москву те, у кого не забрали еще документы, должны были сдать их и встать на учет. Естественно, они должны молчать о том, что произошло. Естественно, контакт в любой форме с любым из названных ими людей будет считаться нарушением лояльности. Вы и ваши родственники будут живы, только если проявите лояльность к помиловавшей вас власти. Плюс еще одно небольшое дело, которым нужно было заняться сразу по возвращении. Ваши попрут на улицы. Остановить их вы не сможете. Надо, чтобы поперли правильно.

— Стукачей сюда давай! — орал солдатик во дворе.

В квадрат, образованный воткнутыми в землю штырями с красными флажками и натянутой между ними проволокой, сажали отпущенных. Они садились по-турецки, с по-прежнему стянутыми за спиной руками, и старались не смотреть друг на друга. Не из-за стыда, а чтобы не видели их лиц, чтобы самим не знать, кто сдался.

Но все равно видели, узнавали друг друга и становились повязанными общим позором.

Во дворе продолжали стрелять приговоренных. От реки, через поле, полз туман цвета разведенного в воде молока, и люди казались до пояса погруженными в облако. От выстрелов шло эхо, короткое и сухое, будто кто-то в небе бил палкой в ответ на каждый выстрел.

В длинной палатке за буквой «П» завтракали члены инициативного комитета Союза Национального Единства. Они помогали консультациями.

Зыков, не без удовольствия вырядившийся по такому случаю в камуфляж и берцы, вышел во двор. До светло-зеленой будки туалета идти было через весь лагерь. Уроды, не могли ближе поставить, подумал он, и стал писать на траву, сделав пару шагов от входа. Мочился от выпитого за ночь кофе долго. Длинно, протяжно пукнул, сказал:

— Антон Кошелев.

Мобильный телефон набрал его пса.

— Привет, Антошка, — сказал Зыков, наблюдая, как иссякающая струя дробится в тумане на желтые капли, — я из Жилева. Все гуд. За два часа уничтожили враждебную элиту, мало того, сделали ее лояльной. Через час они домой вернутся и будут чурок своих под ногтем держать, как полицаи. От, сука!

Капля мочи попала на мысок ботинка.

— А завтра — вторая часть мармезонского балета. Ты готов?

За спиной Зыкова проехал к шоссе первый грузовик, груженный избитой и униженной новой национальной элитой.

Этим повезло. Они были випами, и с ними обошлись мягко.

Еще шесть тысяч человек, в основном белых, либеральную погань, привезли в первый из четырех концлагерей под Кубинкой. Концлагеря были новыми, здесь пахло свежей стружкой, и офицеры нервничали, справятся ли, все ли верно организовали. Здесь стреляли целый день. Рядом было стрельбище, и люди в Кубинке считали, стреляют там.

Офицеры радовались и вздыхали облегченно. Все работало.

* * *

Имомали высадили на Профсоюзной. Идти до дома было не больше десяти минут. Уже рассвело. Ему всегда нравилось это время суток, когда ночь уже отступила, а день еще не успел начаться: серое время, заполненное прохладой и необычной для Москвы тишиной. В этот час гаснут уличные фонари и на улицу выходят дворники в оранжевых спецовках.

Сегодня их не было, и никто не убрал стекла разбитой цветочной лавки, и вызверившиеся розочками пивные бутылки у остановок. Он не знал, что ночью были митинги Народного Единения, но догадался по запаху мочи от обгаженных стен, по разбросанным повсюду пустым пакетикам из-под чипсов и сушеных кальмаров, по выпавшему за ночь на асфальт, шуршащему под ногами снегу из семечной шелухи.

Кто теперь будет все это убирать, подумал Имомали.

Слабый порыв ветра донес до него запах гари. Дойдя до поворота на Кржижановского, он увидел над кучей жаркого пепла тонкие сваи и обгоревшие деревянные столбы, похожие на гигантские, нацеленные в небо сгоревшие спички.

Это были остатки узбекского кафе, где он иногда покупал лагман по пути домой. Его собственный дом, на который Имомали смотрел сквозь марево жара, дрожал очертаниями и казался нереальным. Еще далеко, пронеслось в его голове, еще не меньше километра. Он прошел мимо кафе, зачем-то оглянувшись по сторонам, перешел узкую улочку и нырнул в образованный тремя девятиэтажными зданиями блок. Это были элитные дома, стоимость квартиры в которых не уступала цене особняка на Юге Франции.