Право на убийство - Сергей Бортников

Вот бы мне в Институте Лесгафта такой тренажер!

Карцер — это та же камера-одиночка, только с еще меньшими удобствами.

Во-первых, днем здесь не поваляешься — полка откидывается, как в поезде, и пристегивается к стене. Да и сам замучаешься ерзать жопой по нарам без постели.

Во-вторых, провинившегося — а в карцер попадают, считается, только те, кто злостно нарушил тюремный режим — лишают передач и прогулок.

В-третьих, воду включают крайне редко, в случаях острой необходимости. Захотел пить — набери кружечку и до свидания! Больше ни капли не получишь. По нужде сходил — бдительные «вертухаи» позволят слить воду, если захотят, но затем снова отключат ее.

Мне повезло. Двадцать первого января, в среду, дежурил прапорщик, которого я не «сдал» Старшему Куму. Он оценил мое благородство и сам предложил помощь с тою мерою вежливости, которая еще не атрофировалась от специфики службы:

— Эй, тебе что-нибудь надо?

— Вызови стоматолога!

Смеется.

— А Куму — протезиста? — говорит в кормушку, давясь от хохота. — Лихо ты его отделал. Чуть кость не перегрыз. Даром, что в браслетах… Он — в госпитале, тобой заместитель будет заниматься. Парень молодой и не такой свирепый, так что держись, браток, выкрутишься!

— Спасибо, попробую…

— Это тебе спасибо… Может, что на волю передать надобно?

— Надо. Позвони двести тридцать четыре, тридцать восемь, шестьдесят два. Поднимет трубочку дружбан мой, его Олегом звать. Скажешь, пришло время выручать корефана. Он поймет.

— Сделаю.

— Выйду — рассчитаемся.

— Считай, что мы квиты!

— О'кей!

В принципе, согласно нашему плану Вихренко и так обязан держать ситуацию под контролем и не сегодня, так завтра по-любому должен вмешаться. Сигналом к действию ему должно было послужить освобождение Мисютина, о котором Олег узнает по своим каналам. Если спустя сутки после этого события я не выйду на волю — он начнет нажимать одному ему известные клавиши, давить на разнообразные рычаги власти, будоражить общественность, поднимать прессу. Как-никак известного художника упекли за решетку. Правовой беспредел, блин! Но напомнить не излишне — а самое главное, Олег непременно расспросит прапорщика и будет знать, что меня не замордовали всерьез, что в принципе вовсе не исключалось в нашем раскладе.

…Как я уже упоминал, в начале осени 1989 года мне посчастливилось готовить «морских дьяволов» для охраны последнего генсека КПСС. Эта аббревиатура в Ведомстве расшифровывалась просто и мило: «Командный пункт СС». Хотя все офицеры ГРУ сами были членами руководящей и направляющей. И я не составлял исключения. Еще в 1984 году, во время встречи в Ботаническом саду, Иванов поздравил меня с вступлением в ряды коммунистов. Я был искренне удивлен: заявления не писал, взносы не плачу… Но бог с ним. Приказали быть коммунистом, значит, кому-то это надо!

Правда, уже через год-другой все начали массово покидать оказавшуюся преступной организацию, но я не принимал участия в этом постыдном фарсе. Скажут: «Ты уже не партиец» — хорошо, не скажут — обойдусь. Фронтовики не по приказу писали: «В случае гибели прошу считать меня коммунистом».

Подготовка бойцов осуществлялась в нашем старом добром Центре на озере Балхаш.

Если быть точным, это была доподготовка, обычная в таких ответственных случаях шлифовка боевого мастерства, ибо парни, которых отбирал лично Иван Иванович, и так были профессионалами. В мою задачу входило смоделировать для них внешние условия, подобные тем, которые ожидаются на Мальте в декабре, приучить действовать в этих условиях быстро и решительно, чтобы предотвратить любые неожиданности и, уж конечно, смело пресечь все возможные провокации.

После моего месячного натаскивания в условиях, приближенных к боевым, товарищ Иванов с отобранными «дельфинами» совершит экскурсию на островное государство, чтобы досконально изучить местность, в которой предстоит орудовать «морским дьяволам», акваторию Средиземного моря в районе Мальтийского архипелага, рельеф его дна и уточнить массу других необходимых обстоятельств. Во время саммита на Мальте эксцессов по нашей части не было…

Последняя встреча с Иваном Ивановичем оставила в моей душе горький осадок. Взволновали меня не только рассуждения Иванова и удручающие выводы о ближайших перспективах развития событий в стране, к которым я уже в принципе привык, но и внешний вид старого служаки. Широкая просека седых нитей пролегла на его некогда пышном загривке, посреди жестких, коротко стриженных волос. Глубокие морщины изрезали высокий лоб, чистую синеву глаз сменила мутная серость. Но больше всего меня смущало выражение тревоги, ни на миг не покидавшее тускнеющие глаза этого, в сущности еще совсем не старого, человека!

— Что с вами, Иван Иванович? — не удержался я, задав вопрос, который не должен был задавать.

Каждому мало-мальски проницательному аналитику уже по внешнему виду должно быть ясно — в жизни этого человека настала черная полоса.

Иванов уклонился от ответа. Без промедления приступил к сути дела.

— Поздравляю, майор! — он начал с приятной новости, а затем сразу перешел к неприятным. — Мы с тобой на Балхаше в последний раз встречаемся. Скоро этот центр перейдет под юрисдикцию казахов. Как и Байконур. Разваливается страна. Трещит по всем швам. Украина, Грузия, Армения, даже Белоруссия — и то туда же. Мишка только языком мелет да Райку по Европам выгуливает…

Раньше таких высказываний, а самое главное, такой интонации в словах о Горбачеве генерал не допускал. Было даже время, в первые годы перестройки, когда казалось, что Иван Иванович, как, впрочем, и большая часть страны, попал под гипноз личности, речей и дел этого самого неоднозначного политика нашей эпохи. Сейчас чувствовалось другое: разочарование и раздражение.

— Наши агенты во всех республиках, — продолжал генерал, — докладывают о взрыве националистических настроений даже там, где прежде ничего подобного никогда не наблюдалось. Сначала рухнет Союз, затем Россия, а там, глядишь, и каждый колхоз решит стать суверенным государством…

— Похоже…

— У вас Санкт-Петербургскую демократическую республику создать еще не предлагают?

— Пока нет.

— И то хорошо! Как новое руководство?

— Что вы имеете в виду?

Иван Иванович, что с ним случалось нечасто, а в этот раз и не предполагалось, рассмеялся.

— Хитрец! А ведь и правду — какое оно, к черту, новое… Те же люди, из той же обоймы.

— Вот-вот. И воруют точно так же.

— Точно. Настоящие «воры в законе». Зашумели — Япончики, Тайванчики, понимаешь ли… Те — просто воры. С ними мы худо-бедно боремся! А эти — в законе! Кто там у вас в Питере сейчас самый крутой?