Иноземцы на русской службе. Военные, дипломаты, архитекторы, лекари, актеры, авантюристы... - Валерий Ярхо

Ожидая приезда профессиональной труппы, Артамон Матвеев, с разрешения государя, решил дать шанс местным любителям и обратился к пастору Грегори. Пастор Грегори, оценив перспективу и риск предложения, отнекиваться не стал. Да и, собственно говоря, деваться ему было некуда. Но в конце концов — не боги горшки обжигают, а театр хоть дело и хитрое, но не труднее богословия, которое Грегори превзошел, когда в этом возникла потребность. Некоторый опыт у него имелся, а дебютировать на большой сцене ему предстояло не в избалованном зрелищами Париже, а всего лишь в Москве, где при всей сложности специфики взаимоотношений особо искушенных театральных гурманов было не найти днем с фонарем.

Подбадривая себя столь утешительными рассуждениями, пастор бойко принялся за дело. Прежде всего он засел за пьесу. Главной проблемой было отношение к готовящемуся действу православной церкви, а потому, не мудрствуя лукаво, пастор выбрал для переделки в пьесу один из библейских сюжетов и, собравшись с силами, написал комедию «Агасфер и Эсфирь». Писал Грегори по-немецки, а перевод на русский сделал, пользуясь славянской Библией. Конечно, кое-что ему пришлось переименовать, и в русском варианте пьесы Агасфер стал Артаксерксом, а сама пьеса называлась «Артаксерксово действие», но сути это не меняло. Хитрец Грегори умудрился угодить царю изначально: сочиненная им пьеса своим смыслом указывала на историю второго брака русского царя. Судьба Эсфири походила на судьбу Натальи Кирилловны, Мардохей вызывал ассоциации с Матвеевым, под Аманом можно было разуметь царского дворецкого Богдана Матвеевича Хитрово.

После того как пьеса была готова, Грегори, по рекомендации Матвеева, вызвали во дворец, и царь указал ему «учинить комедию, и на комедии действовать из Библии книгу Эсфирь, и для того действа устроить хоромину». Словом, все было разыграно Матвеевым и Грегори, как по нотам.

Местом устроения «комедийной хоромины», в которой предстояло разыграть готовившееся действо, определили село Преображенское; все работы по обустройству первого русского придворного театра велись под наблюдением Матвеева. В конце октября 1672 года «хоромина» была готова, и начали ее внутреннюю отделку, которая должна была поразить своей роскошью и великолепием: стены зала драпировали «черевчатым» (красным) и зеленым сукном. Росписью «хоромины» и устройством декораций занимался гамбургский живописец Петер Шимс, которого в русских документах называли «мастером перспективного дела». Оркестр составили домашние музыканты Артамона Матвеева, которыми руководил органист новой кукуйской кирхи Симон.

С постановкой спектакля помогал прежний коллега Грегори, учитель Георг Хюбнер (его фамилию и имя на русский лад переиначивали на Юрий Гивнер), вместе с которым они приехали в Москву. Судьбы обоих были схожи — как и Грегори, Хюбнер был саксонцем, как и Грегори, он отправился на поиски счастья и в 1649 году поступил в польскую армию. Прослужив семь лет, Хюбнер в бою под Дубровной попал в плен к русским. Его отправили в Смоленск, где он прожил несколько лет, пока ему не удалось связаться с соотечественниками, жившими в Немецкой слободе Москвы. ЗаХюбнера стали хлопотать полковник фон Ховен и Вилим Брюс, к словам которых прислушивались при русском дворе; они просили разрешить пленному офицеру учить латыни и немецкой грамоте детей в Немецкой слободе. Разрешение на это было дано в 1658 году, когда через Смоленск проезжал Грегори; Хюбнер присоединился к нему, они вместе прибыли в русскую столицу, и оба учительствовали, пока Иоганн Готфрид не избрал благой удел священства.

Живя в Немецкой слободе, Георг Хюбнер женился на дочери кукуйского обывателя Андрея Юта, завел хозяйство, зажил своим двором; с Грегори они продолжали дружить. Когда потребовалась помощь в устройстве театра, он взял на себя часть хлопот, войдя в команду помощников пастора вместе Тимофеем Гасенкраухом, Иоганном Пальцером и Лаврентием Ринхубером. Репетировали с труппой Гассенкраух, который был в Немецкой слободе «известный игрец» (то есть актер), и Ринхубер, уже хорошо говоривший по-русски и имевший опыт игры на сцене во время учебы в Лейпцигском университете.

Работы шли полным ходом, но точно не было известно — состоится спектакль или нет. Царь, даже отдав приказ готовить действо, все же сомневался, не совершает ли он греха. Вопрос, как театральная игра выглядит с точки зрения канонов православия, был далеко не праздным для государя православной державы. В Москве той поры были запрещены светское пение, танцы и игра на большинстве музыкальных инструментов. Само лицедейство ревнители религиозных устоев почитали бесовщиной, равной скоморошеству, давно запрещенному и заклейменному церковью по причине безнравственности. Хотя в случае скоморохов сыграло роль и то, что они были горазды на похабщину, а их прибаутки и куплеты сплошь состояли из самой отчаянной матерщины, за которую в Московии полагалось битье кнутом, а в случаях богохульства и урезание языка.

Поразмыслив, царь решил посоветоваться с высшим духовенством и спросил у патриарха: можно ли дозволить немцам играть при его дворе комедию? Патриарх, сославшись на опыт христианских владык, в особенности на императоров Византии, имевших подобные зрелища при своих дворах, ничего предосудительного и греховного в подобном действе не нашел.

Премьера «Артаксерксова действа» была дана 17 октября 1672 года. Это было богатое представление с огромной массовкой и множеством персонажей, длившееся более десяти часов, в течение которых на сцену выходили более шестидесяти актеров, певцов и танцоров; это были ученики Грегори — дети офицеров, купцов, ремесленников Кукуйской слободы. Очевидцам запомнился на сцене Лаврентий Христиан Блюментрост, младший сын доктора Блюментроста (сводный брат пастора Грегори), который исполнил одну из главных ролей. Но те же очевидцы забыли указать, кого именно изображал юный Блюментрост: Эсфирь или Артаксеркса? Не исключено, что именно Эсфирь, поскольку Лаврентию Христиану было только семнадцать лет, а по обычаю старинного театра женские роли получали юноши или даже старшие мальчики, не имевшие бород и усов. Впрочем, таковых в труппе Грегори было большинство, и возможно, что молодой человек, как едва ли не старший из актеров, подвязав фальшивую бороду, играл как раз Артаксеркса.

Царское семейство взирало на спектакль, сидя в креслах, обитых красным сукном, а остальная свита разместилась на простых деревянных скамьях. Царь с царицей были совершенно захвачены спектаклем, буквально не отрывали от сцены взоров. Они отлично поняли главный намек автора пьесы и по достоинству оценили старания Грегори.

По окончании представления Грегори поднес его величеству текст пьесы, переплетенный в сафьян с позолотой. Царь, пожелав выразить благодарность участникам спектакля, спросил: каких они желают для себя наград? Один из актеров-любителей сказал, что давно мечтает о воинской карьере, и попросил для себя чин стрелецкого сотника — его просьба была немедленно исполнена.

После явленного Грегори царского благоволения изменилось положение его отчима и отца Лаврентия Христиана — доктора Блюментроста. Ему дозволили начать медицинскую практику в Москве, и с тех пор его карьера шла только в гору. Доктор был удостоен личной аудиенции, в ходе которой от него были приняты рекомендательные письма курфюрста Саксонского. В финале аудиенции Алексей Михайлович наделил Блюментроста подарками: пожаловал деньгами, бархатом, сукном, соболями и серебряной посудой, а главное, объявил свою волю, что отныне он назначен лейб-медиком. Блюментросту было положено немалое жалованье — 130 рублей на год, а также «столовые деньги» — по 50 рублей в месяц.