Князь Рысев 2 - Евгений Лисицин

Кондратьич спешил с разъяснениями.

— Тут такое дело, барин. В Петербурге эти бумажки выдают токмо в одном месте. Иди за мной, провожу туда.

— Погоди, Кондратьич, — остановил его жестом.

На глаза мне попалась оружейная вывеска — хитро намалеванный на ней клинок привлекал глаз. Ясночтение тут же подсказало, что без чародейства тут не обошлось: зачарованные краски таили в себе привлекающее взгляд заклинание. Потому-то она казалось такой выделяющейся среди остальных.

Ибрагим как будто меня не понял.

— Чего ж тут годить-то, барин? Церква недалече от нас. Почитай, квартала два отсюда пройдем и тама будем. А коли ты деньгами богат… — Он намекнул на те залежи купюр, что обнаружились в моих карманах. — Коли богат — так ведь эта чуда рельсовая есть. Грят, она по каким-то экхнергиям гонится, а я чую, что брешут. Черти оную поганую повозку толкают, ага. Ну за деньгу-то можно и разок на бисях прокатиться — авось с них хвосты не слезут.

Старик бросил взгляд на часы, качнул головой, а опосля махнул рукой, будто придя к какому-то своему внутреннему выводу.

— А ну ее! В божий дом успеется еще сходить. Что толку сейчас переться — там от народу не продохнуть будет. Час нам надо куда-нибудь определить, барин, коль уж ты никуда шибко не спешишь. А там уж наедине пообщаешься с кем надо. Священник там али кто ящо.

С ним трудно было не согласиться.

— И все-таки ты обещал рассказать подробней, — настаивал. Теперь не я за стариком — он послушной овцой шествовал за мной. У оружейной же лавки толпились: то, что издалека казалось небольшой каморкой, оказалось куда больше в размерах. Едва слышно посреди гомона хлопал порох, источая едкий, вонючий дым. Не иначе оружейник показывал свой товар во всей красе. Я сомневался, что он заряжал свои стволы не холостыми, но кто ж его на самом деле знает?

— Святыми чернилами раньше токмо Библии писали, барин. А то ж! Книга книг, как-никак! Если истину писать, то только тем, что только от бога-то и получить можно.

Я оценил его объяснение по достоинству. Если бы в нашем мире у священников была некая субстанция, которую они могут получить лишь непосредственно от своего верховного управителя, а не в ближайшем магазине, я бы тоже уверовал. Оставалось только надеяться, что под «святыми чернилами» не таился какой-нибудь заурядный химический рецепт с елеем…

— Выходит, что только у них они и есть?

— А то ж, барин! Как в зеркальце смотришь!

Старик на миг сбавил шаг. Его взгляд привлекли резные деревянные свистульки. Дети, толпившиеся у лотка с игрушками, может быть, и рады были бы поглазеть на клинки да сабли, но деревянные, хорошо выкрашенные фигурки им нравились больше. На лицах мальчишек играли юношеские мечты — мозг не уставал выдавать одну дивную забаву за другой, которую можно было бы устроить с такими-то кунштюками. Пустые карманы их родителей же говорили, что трудное детство и игрушки, прибитые к полу — все, на что они только могут рассчитывать.

— Инквизатории чего только ни делали, да только куда им, чертознаям? Они только смолу могут из бесовьих копыт, да и той не дадут.

— Если ими святые книги пишут и индульгенции, то как же так вышло, что это письмо написано ими?

— А пес евойный знает. — Кондратьич разве что развел руками. Он выдохнул, как-то грустно осознав, что его время играть с свистульками прошло. Словно не желая рушить чужое детство, он взял одну из них, вытащив несколько копеек из кармана, сунул продавцу. Всучил какой-то белобрысой девчонке — та взяла подарок и тут же была такова.

— Я тебе токмо одно скажу, барин. Простые бумажки такими чернилами не подписывают, за них ведь и всяко спросить могут.

— Кто?

— Ну вестимо же кто, барин. — Он постучал самого себя по лбу, будто дивясь моей недалекости. А потом ткнул пальцем в небо. Я выдохнул с пониманием. Бог так бог — с ним, поди, не забалуешь.

— Святые чернила сами по себе непростые. Их, грят, из самых золотистых лучей солнца берегини отбирают. Сушат, мол, в девственных слезах там, на небесах, вымачивают, а опосля дождем сыпят с золотых же туч.

Я не спорил, но метод получения чернил даже для этого мира казался до безобразного странным. Сомнения в тот же миг змеями закружились в голове, но я не спешил их озвучивать.

— Допустим. А может так статься, что моего похищения мог пожелать кто-то из церкви? Быть может, у моего…кхм, отца были какие-то несостыковки? Непонятки со святыми людьми?

— Боже избавь, барин! — На лице Кондратьича отразилось нечто похожее на испуг. Он глянул в небо, будто убоявшись, что, не выдержав столь богохульных слов, божья кара не заставит себя ждать.

Гром посреди ясного неба не спешил бередить наши уши. Старик, словно желая поведать тяжкие тайны мироздания, склонился надо мной, вкрадчиво зашептал:

— Избави господь от таких наказаний. И так с инквизаториями были не в ладу, так чтобы еще с церквой. Тогда все, каюк. — Он сложил руки на груди, будто собираясь спародировать знаменитый череп с костями.

Вот оно, значит, как. Были проблемы с инквизаториями, а я-то и не знал. Разве что только мог догадываться.

— А если кто-то захочет расписать ими свое перо? Ну чернилами этими?

— Ну и мысли в твою голову приходят, барин! Ты там, часом, в корпусе-то не в еретики заделался?

— Не в еретики, — успокоил его, продолжил: — Но ведь кто-то же это письмо накропал. И не абы чем, а этими самыми чернилами чудесными. Значит, по мою голову охотится какой-нибудь священник?

— Не дай боже, барин, не дай. Святыми чернилами абы какую бумазею не подмахивают — грят, лучи-то эти самые в себе послание содержат. Мол, мысли и образы ложатся на бумагу, когда ими пишут. А потому хрендульгенции могут и грехи отпустить без священника всякого, и Библию ежели читать — так вся душа прям наизнанку так и светится. Понимаешь?

Я развел руками — а то, мол, как же! Все, конечно, звучало до бесконечного образно, но хотя бы похоже на правду.

— То есть если мы покажем это самое письмо тем самым священникам из твоей церкви, то они смогут расшифровать написанное? Я умею читать, говорю про истинные мысли писавшего.

— А то ж! По ним и писавшего отследить можно! Потому и веду, а ты думал?

Я уже ничего не думал, лишь приветливо хлопнул старика по плечу. Мимо нас проскочили улыбчивые девчонки, задумчиво обернувшиеся на меня. Рысев-бывший, может, был и не красавцем, но тело свое сделал привлекательным. Верещали дети, раскачиваясь на карусельном столбе. Голосил забравшийся на столб доходяга, грозя кулаком кому-то внизу — вместо пары сапог ему в награду достался только один.

Я же вильнул в сторону оружейной лавки и сразу понял, что торговец не зря вложился в свою вывеску. Оружие, которое он привез, и в самом деле достойно внимания.

Вместо стрельбища, на котором можно было проверить только что купленный огнестрел, стояли закрытый жестяными листами мишени. Под ними прятались кирпичные, истерзанные едва ли не в клочья придирчивыми джентльменами стены.