Боулинг-79 - Анна и Сергей Литвиновы

Словарного запаса не хватало. Но, с другой стороны, оба прекрасно понимали друг друга. Ох, а как от француза пахло – чем-то одновременно сладким и горьким, ужасно притягательным. Сколь нежны были его пальцы, касающиеся Лилиной ладони…

Часы, как пишут в романах, пролетели незаметно. Вдруг Лиля спохватилась – как раз на мосту через Эльбу.

– Батюшки! Уже полтретьего! Мне надо в общагу!

– Зачем?

– Как ты не понимаешь! В четыре у нас подъем! Завтрак, линейка!

– А ты не можешь заболеть? Ведь ты же сама врач!

– Увы, Жан-Жак, теперь уже не могу.

– Почему?

– Долго объяснять.

Они рысцой, где лидировала Лиля, бросились в общагу.

На прощание, перед тем как разойтись по комнатам, Лиля подарила французскому юноше поцелуй. Всего один, почти платонический. Знать бы, что он окажется первым и последним…

Ей пришлось стучаться в свою комнату. Девчонки, заразы, закрылись на замок. Лиля пробормотала «спасибо» той, что ей отперла. А перед тем как скользнуть в свою постель и задернуть шторки, Лиля успела заметить, что постель Ленки пуста. Дай бог, чтобы несчастной дурнушке повезло со своим французиком… Лиля смежила веки и мгновенно уснула. Ей оставалось спать меньше часа.

Дежурные начинали стучать в двери в четыре.

В половине пятого был завтрак у первой бригады; без четверти пять – у второй.

Завтракали в комнате, где проживали две девчонки-поварихи. Их взяли в отряд за кулинарные таланты.

Всем двадцати четырем бойцам отряда поместиться в одной комнате, рассчитанной на четверых, было проблематично – во всяком случае, для принятия пищи. Но после завтрака происходило нечто вроде собрания, и тогда уж, хочешь не хочешь, в комнату набивались все. В ходе линеек командир и комиссар обычно давали развод на работу, сообщали о планах и новостях.

По утрам бойцы отряда обычно были хмуры. Шутка ли, просыпаться в четыре, да после развеселого вечерка в «Келлере» идти на работу, согласно немецкому ордунгу, к шести.

А в то утро командир вообще сидел как туча. В сторону Лили за весь завтрак ни разу не глянул.

И лишь один человек из числа советских студентов, несмотря на видимый недосып, аж светился изнутри: то была некрасавица Лена. Хоть Лиля и не успела ни о чем спросить свою временную подружку, по ее сияющему лицу очевидно было: с французиком у нее все склеилось, и расстарался задохлик вовсю. Слава богу, подумала Лиля, хоть кому-то здесь выпадают счастливые ночки. Хотя и к абсолютным несчастливицам она, после ночной платонической прогулки с Жан-Жаком, отнести себя никак не могла.

Поела вторая бригада. Вернулась покурившая первая. Весь отряд набился в комнату. Заняли все четыре кровати, даже верхний ярус, прислонились к стенам и подоконникам. И тут командир начал свою речь.

– В нашем отряде произошло ЧП, – с места в карьер бухнул Володя. Обвел собравшихся тяжелым взглядом. В комнате установилась гробовая тишина.

Командир продолжал:

– Двое бойцов нашего отряда сегодня всю ночь отсутствовали в расположении лагеря. Это является тягчайшим нарушением дисциплины. Вас всех в Москве предупреждали. Но кое-кому эти предупреждения пошли не впрок. Что ж! Эти двое будут немедленно отчислены из отряда и в двадцать четыре часа высланы на родину, со всеми вытекающими отсюда последствиями…

Лиля почувствовала, что у нее похолодело внизу живота. Ее словно парализовало. «Но, может быть, это не о нас?! – пронеслась паническая мысль. – Не обо мне?!»

Она видела, как несчастная толстуха Лена вся заливается краской. Начиная от шеи, и выше, выше, от щек ко лбу, разливаются алые пятна.

– А кто эти двое? – удивленно спросил переводчик Саша Штайн.

– Да, действительно, кто? – спросила противным писклявым голосом девчонка, открывавшая ночью дверь Лил е.

«Вот она, главная стукачка», – догадалась та.

– Раз вы настаиваете, я скажу, – кивнул командир. – Это Елена Тропарева и Лилия Велемирская.

Лена ахнула и закрыла лицо руками.

Лиля, хоть и готова была услышать то, что услышала, все равно почувствовала нечто вроде удара под ложечку.

– Все свободны, – глядя куда-то в сторону, проговорил Володя. – Выезжайте на работу. А Тропарева и Велемирская сегодня могут не выходить. Будем оформлять документы на вашу высылку из страны пребывания.

Шумный выдох пронесся по рядам собравшихся. Все встали и молча, словно на похоронах, потянулись вон.

По прошествии лет Лиля поняла, что, конечно, не стал бы Володя высылать их из ГДР. Зачем ему скандалы и неприятности?! Ровным счетом незачем. Поэтому все сказанное им на утреннем «построении» было шантажом чистой воды. Но до этого она дошла много позже – а тогда-то, в свои двадцать… Ей стало очень страшно. Она знала, как в результате инцидента в МЭТИ расправились с ее предшественником, студентом-медиком Эдиком. Однако тому-то вкатили только выговор по комсомольской линии, да стипендии на будущий семестр лишили. В ее случае дело пахло исключением из комсомола и отчислением из института.

Постепенно все покинули комнату. Только Лена, закрыв лицо руками, неподвижно сидела на своем месте.

Володька достал какую-то папочку, принялся перебирать бумаги.

– Тропарева, Велемирская, что вы сидите? Идите, – не глядя, официальным тоном бросил он.

Лена вскочила и, вся в слезах, бросилась прочь из комнаты.

Лиля осталась. Ей тоже хотелось заплакать, но она не должна была, не могла – ради себя и Леночки, которая, может, впервые сегодняшней ночью изведала счастье.

Когда они с Володей оказались наедине, Лиля спросила его тихим голосом:

– Зачем ты это делаешь?

– Я? Что? – ненатурально изумился Володька.

– Зачем ты заварил эту кашу?

Тут он впервые посмотрел на нее – весьма свирепо:

– Я?! По-моему, это вы, две, ее заварили.

– Зачем ты затеял цирк с отчислением? Подумаешь, преступление: погуляли ночью!..

– Велемирская, это ты в Москве будешь объяснять. На своем факультетском бюро. Когда тебя из комсомола выгонять будут.

– Хорошо, накажи меня. Но не трогай Ленку. Я ее подбила. А она вообще ни при чем.

– Я думаю, торг здесь неуместен.

Что-то подсказало ей – подойти к нему поближе. И Лиля встала со своего места, подошла вплотную к командиру и вперилась прямо в его глаза. Он выдержал ее взгляд.

– Не надо этого делать, Володя, – тихо сказала она.

Он ответил – столь же тихо, но зло:

– Я не могу позволить, чтобы моя девушка гуляла по ночам неизвестно с кем. Тем более – с каким-то французом. Ясно?