За десять минут - Кьяра Гамберале

– …?

– Потом я заплакала. Это был необычный плач, он был похож на приступ астмы. Я еще ни разу в жизни так не плакала – и не могла остановиться. Я плакала не из-за его абсурдного предложения. Я плакала из-за того, что женщина, о которой он говорил, подразумевая меня, уже не была на меня похожа. Я плакала из-за того, что мужчина, о котором говорила я, уже не был похож на того мужчину, в которого я была так влюблена. В которого я была всегда влюблена. С которым я всегда буду составлять Первородное Единство.

– Да?

– Перемены – это смерть.

– Нет, Кьяра, ты не права. Перемены – это жизнь.

– …

– …

Повисла пауза. Я нарушила ее первой:

– Знаете, доктор, я сейчас подумала о Эголенде.

– Да, я помню, так называется твой неопубликованный рассказ.

– Да, это страна, в которой каждый дом имеет свой неповторимый цвет. Страна Эголенд, с заглавной буквы Э.

– Естественно, названия стран всегда пишутся с заглавной буквы.

– Я поняла, в чем проблема. Все, о чем я думаю, в моей голове начинается с заглавной буквы: Мой Муж, Мой Дом в Викарелло, Моя Рубрика. Все с заглавной буквы, особенно слова Мой и Моя.

– И что?

– И вот сейчас я решила, что страну Эголенд нужно писать с маленькой буквы – эголенд.

– Интересно.

– Я должна переписать историю моей жизни и поменять все заглавные буквы на строчные.

– ….

– Сегодня последний день эксперимента под названием «Десять минут».

– Я знаю.

– Больше всего меня поразило то, что…

– Что?

– То, что на протяжении каждых из десяти минут я открывала для себя что-то новое, что на самом деле всегда существовало вокруг меня, вне зависимости от меня, вопреки мне, только я этого не замечала. Например, Город Молодых Людей. Моя мама. Джада. Элиза. Аннализа. Джанпьетро. Восемьдесят девять гостей на моем Рождестве. Магазины в двух шагах от моего дома. Мой роман, который существовал и ранее, лежал в оцепенении и ждал пробуждения от летаргического сна, а теперь я так им увлечена, не могу оторваться, пишу каждый день. В общем, доктор…

– Что?

– У меня больше нет любви. У меня больше нет дома, у меня больше нет работы, которая мне нравилась… У меня нет стержня, вокруг которого раньше вращалась моя жизнь.

– Кьяра, жизнь самодостаточна, ей не нужны ни ось, ни колеса. Может, она и не должна вращаться на одном месте, вокруг своей оси. Может, она должна двигаться вперед, всегда только вперед.

– Доктор…

– Да?

– Я подумаю над этим. Мне трудно осмыслить это именно сейчас, когда я рассталась с мужем и взяла на попечение сына.

– Вы правы.

– …

– Итак, Кьяра, что вы собираетесь сделать для финального рывка?

– Мой друг Родриго приезжает в Рим. Он пригласил меня на спектакль Антонио Рецца[25], с которым его связывает давняя дружба. Вы знакомы с его творчеством?

– Конечно.

– Он представляет свою новую пьесу «Дробное число Х», должно быть, что-то исключительно интересное, как, впрочем, и все его работы. Так вот, сегодня вечером мы с Ато участвуем в его спектакле.

– Невероятно!

– Это Родриго посодействовал. В пьесе есть сцена, где во время монолога, который исполняет Антонио Рецца, на сцене должны неожиданно появиться два персонажа. Как сказал Родриго, они ничего не должны делать, ничего не должны говорить, только неожиданно выпрыгнуть из-за кулис, а потом удалиться. Я думаю, у нас получится исполнить эту «сложную» роль.

Антонио Рецца обладает редкой харизмой, невероятной энергией, способной привести в движение все, что находится в поле его видимости. Из его сверкающих, искрящихся, слегка выпуклых глаз струится поток положительно заряженных частиц, а кудрявая шевелюра, непокорно торчащая во все стороны, как будто излучает радиоволны.

Флавия Мастрелла, помощница по сценографии, встречает нас у входа в театр, проводит за кулисы. У нас есть немного времени, и мы, как два шпиона, подглядываем за работой актеров.

Удивительный мир лицедейства! Талантливейшие люди, Антонио Рецца и его верный оруженосец Флавия Мастрелла. Антонио увидел Роберто и поспешил к нам. Они крепко, по-приятельски обнялись.

– В каждом из нас присутствует это ужасное «дробное число Х», которое нас дробит на мелкие части, уменьшает, делит и упрощает наше целое, – объясняет Антонио основную идею своего произведения. – У каждого человека свое дробное число Х и свой конечный результат: кто-то становится просто мужем, кто-то – просто женой, кто-то становится Марио, а кто-то – Антонио или Кьярой.

«А кто-то продолжает верить, что существуют бесконечно напуганные девчонки с длинными косичками», – думаю я.

– Так это вы мои сегодняшние прыгуны на сцену? – обратился к нам Антонио.

– Да, меня зовут Кьяра.

– А меня Ато, – радостно поспешил сообщить Ато, умирая от счастья, что находится в непосредственной близости от звезды.

– Отлично! Раздевайтесь, идите за мной, я покажу, откуда вы должны выпрыгнуть, когда я подам знак.

– Раздеваться? – спросила я.

– Раздеваться? – эхом повторил Ато.

– Да, давайте быстренько, уже мало времени. Чтобы вы понимали: речь идет о Рите и Рокко, паре, которая переживает кризис семейных отношений. В монологе я излагаю размышления о предательстве, и голые фигуры мужчины и женщины должны символизировать голую правду, ничем не прикрытую действительность.

– …?!

– Разве Родриго не сказал, что вы должны будете раздеться догола?

Нет, Родриго о голой правде ничего нам не сказал.

Это, пожалуй, были самые экстремальные «десять минут», каким, собственно, и должен быть финишный рывок.

Я молча раздеваюсь. Иду вслед за Ато, который следует за Антонио.

Становимся в темноте за кулисами. Ждем, когда начнется монолог о предательстве и Антонио подаст нам знак, громко произнеся имя «Рокко».

Скоро наш выход на сцену.

Голыми.

Миллион спонтанных мыслей роится в голове. Вижу свое настоящее, свое прошлое, свое будущее. Думаю о моем муже, о моем доме в Викарелло, о моей рубрике, думаю обо всех моих дробных числах Х, которые меня дробят, уменьшают, упрощают и сводят к ошибочному результату. Этот процесс сложно остановить, это похоже на знак бесконечности. И это нас держит в вечном страхе. В бесконечном ужасе. Мы растворяемся в наших дробных числах, ошибочно полагая, что спасаемся. Но это самообман. Мы можем обмануть себя, но только не Время.