Если честно - Майкл Левитон

Чарли отправился обратно в свой кабинет, чтобы просмотреть мои правки рукописи.

– Поверить не могу, что говорю это, но – весьма неплохо! – сказал он, вернувшись и заинтересованно на меня посмотрев. – Я только не могу не спросить – откуда ты знал, что он к тебе прислушается?

– Я не знал, – ответил я. – Я просто стараюсь давать людям шанс быть искренними и надеюсь, что им это пригодится.

После этого я ушел на обед, окрыленный своим странным успехом, а, вернувшись, нарвался на поздравления практически от всех остальных агентов.

– Чарли рассказал о твоем достижении. А ты неплох! Второй день на работе – и на тебе!

Каждый счел своим долгом остановиться у моего стола и поздравить. К сожалению, этот день оказался пиком моей карьеры.

За последовавшие пару недель всем, включая меня самого, стало ясно, что ассистент из меня никудышный. Мне постоянно требовались пояснения любой мелочи, да к тому же я постоянно делал опечатки. В конце концов Чарли вызывал меня к себе на ковер и сообщил, что я делаю слишком много ошибок, что он не может вычитывать за мной каждый текст и что ему необходимо было знать, что он может на меня положиться. Я ответил что-то вроде:

– Я и так уже стараюсь изо всех сил. Кажется, я просто плохо подхожу для такой работы.

Вначале Чарли даже хохотнул над тем, что я, по сути, только что попытался сам себя уволить, но тут же собрался и помрачнел.

– Н-да, ничего не получится, – произнес он. – Ты не ассистент. Да и в агенты ты, собственно, тоже не годишься. Ты вообще не создан для продаж. Ты творец – писатель или редактор. Я не забыл твой второй день в должности. Ты талантлив. Вот что: если тебе удастся пробиться на собеседование на какую-нибудь креативную работу, ссылайся смело на меня – я расскажу твою историю и уговорю их тебя нанять. Но только не ассистентом. Говорить буду как есть – только правду.

– Я люблю правду, – ответил я.

Отказы и отвержения были для меня привычным делом, но все же конкретно это увольнение стало для меня ударом. Во-первых, я жалел, что не смогу больше проводить время с Чарли. Во-вторых, я был глубоко не уверен в том, что смогу устроиться куда-либо еще. Я и эту должность получил чудом и исключительно благодаря доброй воле необычного начальника, которого я к тому же любил и уважал, но вот даже он осознал, что не хочет держать меня в штате.

Я рассказал одной знакомой по колледжу о том, что меня уволили после всего лишь трех месяцев работы. Она не удивилась – сказала, что еще давным-давно подозревала, что с работой мне придется туго, и посоветовала не болтать об этом увольнении.

– Ты должен производить впечатление человека компетентного, – сказала она, – даже если вовсе таковым не являешься.

Она порекомендовала мне при поиске работы в будущем опускать этот опыт в своем резюме и делать вид, будто этого случая просто не было. Я в ответ рассказал ей о том, что Чарли обещал за меня поручиться и помочь мне стать писателем.

– И ты поверил? – округлила глаза она. – Да он же просто пытался максимально мирно тебя сплавить! Ни в коем случае не указывай в резюме контакты человека, который тебя уволил, даже не думай! Это же сумасшествие!

Мысль о том, что, вполне возможно, даже Чарли мне солгал, окончательно меня добила.

Уволили меня аккурат в понедельник, так что тем же вечером я притащился в клуб, надеясь немного развеяться на открытом микрофоне.

Клуб располагался в грязном и людном уголке Ист-Виллиджа; перед входом всегда происходило что-нибудь любопытное. Как-то раз ко мне подошел немолодой битник, представившийся «сертифицированным гомосексуалистом». Он утверждал, что «обрел мудрость» благодаря «интервьюированию собственного мозга», и предложил мне прогуляться с ним в парк «как в старые добрые 60-е». В другой раз я наблюдал молодую, опрятно одетую девушку, сидевшую в магазинной тележке перед престарелым бомжом. Тот стоял, склонившись над тележкой, а она делала ему макияж. Я смотрел, как она осторожно орудовала подводкой, стараясь не делать лишних движений, чтобы тележка не поехала и не испортила бродяге «кошачий глаз». Словом, я обожал этот тупичок.

В день увольнения я обнаружил компанию знакомых музыкантов, куривших у входа. Первой меня заметила понравившаяся мне больше всех привлекательная девушка в камуфляжной футболке.

– Привет, Майкл! – окликнула она. – Как оно ничего?

Я исправно краснел от благодарности каждый раз, стоило ей обратиться ко мне[60].

– Ну как, – ответил я. – Меня уволили утром.

Все собравшиеся тут же зааплодировали.

– Поздравляю! – сказала та девушка.

– Случается с лучшими… – прокомментировал кто-то еще. – С худшими, впрочем, тоже.

Все засмеялись.

– Чувак, – произнес паренек, державший самопальную студию звукозаписи в подвале родительского дома в Гарлеме. – Это же круто! Я музыкой занялся только потому, что у меня появилась куча свободного времени, как раз когда меня уволили.

– А меня вообще увольняли отовсюду, – сказал другой, пожалуй, самый гениальный человек из всех, кого я знал. – Я вот работал как-то частным сыщиком – мне жутко нравилось. Так вот, надо было следить за одним человеком – а я задумался и потерял его из виду.

Еще некоторое время мы стояли на том углу и рассказывали друг другу о своих неудачах. А потом мы пошли внутрь, где я смотрел, как они пели свои песни со словами, полными чувств, в которых многие никогда не посмели бы признаться.

Перебрав все возможные связи, я стал откликаться на все подряд объявления о хоть как-то связанной с писательством работе, в которых не фигурировали слова «ассистент» или «помощник». Я послал по почте в разные места несколько десятков резюме, в которых в качестве моего опыта работы в офисе значились лишь те три месяца. Ответили мне лишь из конторы, занимавшейся ликбезом – им требовался писатель или редактор. Собеседование со мной проводила девушка в костюме, которая произвела на меня впечатление хорошо шифрующегося и прикидывающегося профессионалом любителя. На протяжении всего собеседования она охотно и приятно смеялась. В ответ на мой вопрос о том, в чем конкретно заключалась суть работы, она сказала, что мне предстояло работать над школьными учебниками и книжками для отстающих в развитии детей. Тексты должны были быть понятными и написанными максимально простым языком, а темы при этом должны были быть интересны детям от десяти лет и до подросткового возраста. Меня такая перспектива весьма воодушевила, и я принялся задавать вопросы на тему организации и методов обучения, применявшихся в программе. Все ее ответы меня весьма впечатлили. Она, в свою очередь, отметила, что я оказался самым любопытным и полным энтузиазма соискателем из всех, с кем она общалась.

В какой-то момент она сказала, что обратила внимание на короткие три рабочих месяца в предыдущей должности и на то, что я всего пару недель назад оттуда ушел.