Горькая радость - Колин Маккалоу

— Значит, мне остается только ваш кабинет.

Серые глаза доктора заблестели.

— Да, он в вашем распоряжении.

— Очень мило с вашей стороны. Ну, тогда приступим, и побыстрее! Разложим все эти папки в алфавитном порядке, проверим этикетки и расставим, как надо.

— Вы стали настоящим командиром, Хизер.

— Тафтс, а не Хизер. Само собой, ведь теперь я на должности. Нам с вами надо набросать программу обучения, а как это сделать, если у вас в кабинете полный кавардак?

Он ни чуточки не изменился, заключила Тафтс, когда хаос сдался под напором безжалостной систематизации, о которой доктор мог только мечтать. Теперь можно запросто найти любую бумажку. Больничный плотник, не слишком обремененный работой, вдруг получил небывало большой заказ: Тафтс поручила ему изготовить стеллажи для необъятных архивов Лиама. Плотнику, который симпатизировал доктору, эта идея понравилась, и он в полной мере проявил свой талант краснодеревщика, увешав все стены кабинета впечатляющими стеллажами, расписанными под красное дерево.

— Когда я все закончу, ваш кабинет будет шикарнее, чем у главного врача, — с энтузиазмом заявила Тафтс. — Вам только придется раскошелиться на персидский ковер и несколько приличных гравюр. Книги я отдам хорошему переплетчику — пусть сделает кожаные корешки с золотыми буквами.

При каждом новом распоряжении доктор лишь молча качал головой и беспрекословно подчинялся. Сестра-инструктор явно имела на него влияние.

Сама она не скрывала своей симпатии к Лиаму Финакану, проявляя ее довольно забавным способом. Лиам с Тафтс так долго были коллегами и добрыми друзьями, что никому в больнице и в голову не приходило, что между ними могут возникнуть какие-то сомнительные отношения. Примером тому был пресловутый «эксперимент». Тафтс нашла еще двоих мужчин, у которых волосы падали на глаза, и купила каждому по щетке от «Мэсона Пирсона». Каждое утро она атаковала непокорные пряди, так безжалостно массируя черепа, что спустя несколько месяцев волосы сдались и стали расти в противоположном направлении. Каждое первое число они измерялись кронциркулем, и результаты вместе с фотографиями вносились в тетрадь. К зиме 1929 года эксперимент увенчался успехом — волосы перестали падать мужчинам на глаза. Двоих подопытных кроликов сестра-инструктор отпустила с миром, однако Лиам продолжал подвергаться врачеванию. Тафтс наслаждалась этой процедурой, попутно обсуждая самые животрепещущие проблемы. Все вокруг воспринимали этот обряд как неотъемлемую часть их особых, чисто платонических отношений.

Любопытно, что имя Тафтс Скоуби никогда не становилось объектом сплетен, несмотря на ее бесспорную красоту. Ее внешность богини Дианы неизменно производила впечатление, но строгая неприступность не давала повода распускать языки.

Лучше всех ее понимал Лиам Финакан, любивший Хизер всеми фибрами своей души, не осмеливаясь называть ее Тафтс. Возможно, мудрость, приходящая с годами, мешала ему признаться в любви. А может быть, все объяснялось излишней деликатностью его натуры. Как бы там ни было, он любил безмолвно и старался не выдавать своего чувства ни случайным взглядом, ни слишком откровенным жестом. Лиам и Хизер были только друзьями.

Зимой 1929 года городская больница Корунды переживала нелегкие времена. Попечительский совет бомбардировал телеграммами Манчестер и лично доктора Бердама. Но новый главный врач все не показывался на горизонте.

Младшие медсестры, включая Тафтс, которой уже предложили работу, находились в подвешенном состоянии, ожидая благословения нового главврача.

Они постоянно гадали — будет ли новое начальство вторым Фрэнком Кэмпбеллом или, наоборот, его полной противоположностью? Порой Эдде казалось, что в мире все перевернулось. Это ощущение усугубляла ссора с Грейс, которая повела себя самым неожиданным образом — она наотрез отказалась встречаться с Эддой. Подумать только, родная сестра поносит ее как последнюю проститутку! Немыслимо! Ругается, как торговка, и готова сжечь ее на костре, как средневековую ведьму!

Главный врач Фрэнсис Кэмпбелл, закоснелый консерватор и ретроград, согласился обучать практиканток Латимер только потому, что на него надавили. И был очень недоволен, когда у них появились последовательницы. Это грозило существенным увеличением расходов — ведь сестрам с дипломом придется больше платить. Да, практикантки получают мизерную стипендию, но ведь им надо предоставить жилье, кормить, обучать и опекать. А получив диплом и регистрацию, они будут обходиться больнице гораздо дороже, чем привычные сиделки без всяких там фокусов. Незадолго до смерти он сокрушался, что все новые практикантки родом из Вест-Энда, — значит, конец дешевой рабочей силе. И как они только смеют, эти бабы! Вот сучки! Он мог бы и дальше возмущаться, но смерть оборвала его на полуслове.

Доктора Кэмпбелла назначили главврачом задолго до Первой мировой войны, и многие достижения медицины благополучно прошли мимо него. Принимал он их только из-под палки, под яростным напором своих продвинутых хирургов, терапевтов, анестезиолога и этого зануды-акушера Неда Мэсона. Однако такие излишества, как современное рентгеновское оборудование, профессиональный рентгенолог и психиатр для бедных умалишенных, были им решительно отвергнуты. По мнению Фрэнка Кэмпбелла, главным назначением больницы было экономить средства и не допускать никаких лишних расходов, даже если того требовал медицинский прогресс. Вот еще! Ведь больница — это место, куда люди приходят умирать. А если не умирают, значит, им повезло. Лечение только немного отдаляет конец.

С подачи новых дипломированных сестричек старшая медсестра и две ее заместительницы провели остаток зимы, готовя аргументы для предъявления новому главврачу. Пусть увидит, что обученный сестринский персонал способен сэкономить ему массу времени и энергии. Управляющий делами Уолтер Поулет заперся в бухгалтерии, где рвал на себе волосы, разбираясь в бессистемном бумаготворчестве Фрэнка Кэмпбелла. В итоге все было сведено к четким цифрам, и происки главврача, пытавшегося кормить больных на шесть пенсов в день, предстали во всей своей отталкивающей наготе.

Тем не менее городская больница Корунды с ее врачами, сестрами и обслуживающим персоналом продолжала работать по раз заведенным правилам, так что пациенты жили (или умирали) в полном неведении о драмах, происходящих на административном уровне. О том, что в больнице имеются управленцы, большинство из них даже не подозревало.

* * *

Получив трехдневный отпуск, Китти Латимер быстренько упаковала чемодан, помахала на прощание сестрам и укатила в Сидней. Там она поселилась в женском загородном клубе и предалась восхитительным занятиям — прочесывала магазины, ходила в кино и посетила все театры и выставки Сиднея. В Австралии появились первые звуковые фильмы, но Китти не была от них в восторге — теперь, когда актеры говорили, а не жестикулировали, изображая чувства, их игра казалась слишком аффектированной, лишенной естественности, а порой даже смешной. А этот женский грим на мужчинах-актерах? Зачем он? Если звуковые картины все же вытеснят немое кино, надо полностью менять режиссуру.