Снежинки на его трицепсах - Стелла Грей

В памяти всплыл день нашего “расставания”. Хорошо помню, как отправил курьером Веронике приглашение на вечеринку “Для тех, кому за миллион”, а через несколько часов получил посыл на *уй в СМС и разрыв помолвки.

— Ты трусиха, — улыбнувшись, ответил я. — У тебя не хватило смелости явиться лично и мне сказать о расставании.

— Куда прийти? В твой отстойный “Зевс”? Да он выглядит раритетным дерьмом!

Пф… Знаешь, что я с той приглой сделала’? Выкинула в какой-то почтовый ящик в районе, где находилась проездом. Специально выбрала самую дерьмовую развалюху. Было забавно думать, что его найдет какая-нибудь столетняя карга и припрется потусить на старости лет.

Гадко! Вот просто отвратительно…

В этот момент мне стало противно от того, что я вообще с этой женщиной имел дело.

— Какая все же ты мерзкая, — спокойно произнес я и встал с кресла. — Но все возвращается, Вероника. Не удивляйся, если однажды твой салон вдруг станет не твоим.

С этими словами, брошенными в пустоту, я вышел из кабинета.

Надеялся только на одно, что зерна сомнения в разуме бывшей уже посеяны и скоро дадут всходы. Теперь она наверняка побежит жаловаться тому, по чьей указке сливала инфу. Я же собирался ждать ее ошибки… и мой адвокат, и люди из ФСБ, которые до сих пор вели за мной слежку, — все они тоже ждали.

Алиса Селезневская.

Ужасный день.

И чтобы я не делала, куда бы ни шла, отовсюду видела эту гадскую купюру.

Ворошилов оставил мне деньги. Сказал, что это на еду, и ушел. А мне было мерзко и обидно. мерзко, потому что брать у него ничего не хотела, быть обязанной ему тоже. Обидно от осознания неизбежного: принять его помощь придется.

Желудок урчал от голода, а идти по-прежнему было некуда.

На работе Данила показываться запретил, и я понимала его логику, но как иначе мне заработать денег‘?

Мысли кружились в голове неустанным вихрем, постоянно возвращаясь к воспоминанию о том, как горит дом. И еще я помнила обрывки этой ночи, когда горела сама… Горела в объятиях Ворошилова.

Пламенела от прикосновений его губ…

Казалось, я была пьяна, а в голове стоял туман, но тем не менее четко помню, как выгибалась навстречу, как отвечала на ласки. И все же у меня было оправдание — жар! А что случилось с ним’? С чего бы ему идти ко мне в постель, шептать мое имя, прижиматься так, словно только об этом и мечтал?..

“Просто его бросила невеста, — напомнила я себе, — и теперь Даниле не с кем удовлетворять свои мужские нужды. Ему хотелось только секса, и все равно с кем”.

Такова голая правда.

И еще я повторяла себе, что нельзя верить Ворошилову. Он не из тех, кого можно подпускать близко. Сегодня мы в одной лодке, но что будет завтра, когда придет время причалить к берегу проблем вплотную?

Кто бы сказал мне, как поступить правильно?

Больше часа слоняясь по квартире, я все думала и думала, как быть.

Пока не поняла простую вещь: как бы там ни было, Данила не виноват в моих несчастьях, а как раз наоборот. Судя по его информации, моя начальница давно искала того, кому можно продать океанариум. Это действительно было вопросом времени, как и говорил Ворошилов с самого начала. Дальше, не появись Данила, пришел бы некто другой. Гошу попытались бы отправить на бойню, а нас всех уволить. Я бы воспротивилась, сделала бы все, чтоб помешать негодяям, и… Дом мой, так или иначе, сгорел бы до тла. Одна разница, идти тогда мне было бы некуда.

Итог? В конце концов, как бы не был плох Данила, он меняется, идет на уступки и старается стать лучше. Так почему я должна мешать ему или показывать свое неверие?

Придя к соглашению с собой, сразу почувствовала себя значительно лучше.

Еще пара минут сомнений касались денег Но и здесь я себя превозмогла. Нам нужно было чем-то питаться, не только мне, но и Даниле, когда он вернется.

В общем, к обеду я не только закупилась, но и сварила борщ. На вечер в планах стояли домашние вареники, и я как раз раскатывала тесто, когда решила открыть окно.

Свежий воздух принес с собой запах зимы и новых надежд, а взгляд медленно, с ленцой, скользнул по стоянке у дома. И замер в одной точке, там, где стоял Ворошилов. Я узнала его по синей куртке и прическе. Или по характерным движениям? А может, просто почувствовала’?

В любом случае, еще до того, как увидела лицо, поняла, это Данила. А вот двоих молодцов рядом не узнала. Они преградили Ворошилову дорогу и что-то втолковывали, наступая. Он отходил к арендованной машине. Не кричал и на помощь не звал, просто отступал.

Не знаю, как оказалась уже обутой в сапоги, помню только, что лифт вызывать не стала — показалось, это очень долго.

Сбегая вниз по лестницам, обрывочно понимала, что не закрыла дверь, что не надела куртку, что держу в руках скалку, которой только что раскатывала тесто…

Слезы застилали глаза, ноги подкашивались, когда добралась до стоянки. Мне казалось, я безнадежно опоздала, и морально уже готовилась к ужасному зрелищу… Но все вышло совсем не так, как рисовало перепуганное воображение.

Прежде чем увидеть кого-то, я услышала звуки борьбы, туда и бросилась опрометью, крепче сжимая скалку. Но остановилась, стоило оказаться рядом с машиной, за которой и заканчивалась драка. Один из мужчин уже лежал поверженным, голова его покоилась у колеса, глаза были закрыты, а из носа мерно тек тоненький ручеек крови. Данила же был неподалеку, он катался по заснеженному асфальту, то подминая под себя второго здоровяка, то оказываясь под ним. Они умудрялись выкручивать друг другу руки, громко ругаться и бить оппонента куда попало. Даниле как раз прилетело в скулу, он взвыл и сразу ответил ударом куда-то в область почек. Нападающий согнулся, захрипел.

Ворошилов быстро ударил снова, на этот раз чуть выше, после чего столкнул с себя мужика и поднялся.

— Ты труп, — прохрипел нападающий.

— Кто бы говорил, — усмехнулся Данила, вытирая тыльной стороной ладони губу, из которой сочилась кровь. — Передай Веронике, что она попала, связавшись со мной.

Я следил за Куйбышинским до ее появления, и теперь они вместе пойдут под статью. Салют, Вася.

Он развернулся и… увидел меня.

Миг, пришел в себя.

Быстро подошел, загораживая собой от нападавших, и, взяв за свободную руку, повел к дому.

Я молча шла рядом, чувствуя, как меня трясет ни то от холода, ни то от страха, а может, и от того, и от другого.

— Скалка зачем? — спросил Данила, стоило войти в подъезд.

— Вареники хочу налепить, — ответила честно.

— Это дело хорошее, — одобрил Данила, улыбаясь. И сразу зашипел от боли, хватаясь за разбитую губу.