Побег - Борис Кантор

За время моей жизни на Западе у меня были как удачи, так и разочарования — я не стремился стать мультимиллионером, но никогда не испытывал недостатка в средствах. Но самое главное, что после побега из СССР я достиг своей цели — стал свободным человеком, который сам выбирает, где и на что ему жить, каких политических взглядов придерживаться и какой деятельностью заниматься. Я получил возможность свободно путешествовать по миру и общаться с друзьями, которыми обзавелся во многих странах. Всё это тогда, в шестидесятых годах прошлого века, у нас — в стране «победившего социализма» — выглядело как фантастическая, невыполнимая мечта…

В течение всего моего «путешествия» по Карелии и Финляндии я не переставал задаваться вопросом: где же искать первопричины, подвигшие меня на этот побег? Какой след остался от меня на родине? И где моя родина? Таким образом я и размышлял, сидя у костра, до смерти уставший после очередного дневного перехода.

АНТОНОВО

Я родился на Антоновской стройплощадке города Сталинска, который потом стал Новокузнецком, и прожил там почти до четырех лет. В память врезались только отдельные моменты, не связанные между собой, а самый ранний из них всплывает перед глазами очень ярко.

Я помню себя на руках у матери, которая топчется в грязи в большой яме, огороженной досками. Вместе с ней топчется свинья и еще какое-то знакомое мне женское лицо. Еще два знакомых лица рубят топорами солому и бросают ее под ноги матери. Я, конечно, не знал в то время, что это животное называлось свиньей, что рубили солому, а знакомые лица — мои сестры и братья. Точно так же гораздо позже пришло понимание, где это всё происходило. Но само то, что меня держала мать, было понятно каждой клетке моего тела.

Когда позже — мне было лет десять — я рассказывал на семейных посиделках об этом запомнившемся мне эпизоде, все, кроме матери, подняли меня на смех. Они говорили, что это невозможно — мне тогда было всего пять месяцев. Согласно их рассказам, стоял теплый сентябрь 1942 года, и они строили мазанку к зиме, чтобы перебраться из времянки, построенной в прошлом году перед уходом отца на войну. Братья и сестры утверждали, что я просто слышал о строительстве мазанки, а остальное додумал. Но когда я начал рассказывать всю запомнившуюся мне картину в деталях — особенно о том, что я находился на высоте готовой стены мазанки, а выше шли окоренные прутья, что яма была над мазанкой, — мама поверила мне. Таких деталей не могло быть в рассказах братьев и сестер. А эта картина до сих пор стоит перед моими глазами, как фотография.

Уже будучи подростком, из семейных рассказов я узнал, что наша большая семья переехала в Антоново с Пристани Доровских в Алтайском крае весной 1941 года, после неслыханного половодья на Оби, унесшего их дом и все постройки. Кое-что успели спасти, главное — коней и телеги. Поскольку нашу семью в тех краях уже ничто не держало, а найти работу было трудно, решили ехать на телегах на строительство Западно-Сибирского комбината, где работники требовались в большом количестве.

Ехали две недели, но добрались-таки до села Антоново. Жилья там, конечно, никто не предоставлял. Нашей многодетной семье выделили большой участок земли, где отец со старшими братьями наскоро построили временный домик на склоне холма километрах в четырех от Антоново. Строили каркас из горбылей, между ними засыпали шлак, а крышу сделали из тростника, обмазанного глиной. Отец был мастер на все руки, да и семья была работящая.

Только успели вспахать и засадить большой огород и даже посеять четыре сотки проса, как началась война. Лошадей и телеги пришлось продать. Осенью отца увезли воевать, а беременная мать с семью детьми осталась во времянке.

Самая старшая дочь, Евдокия, уже была замужем и вместе со своим мужем Василием Петровичем плавала по Оби на баржах. Он был шкипером, и его на войну не взяли. Меня тогда еще не было на свете, брату Ивану было полтора года, Вале — четыре, Ане — шесть лет, Сене — двенадцать, Пете — четырнадцать, Мише — шестнадцать и Мане — восемнадцать. В маленькой времянке были печь и нары, где все спали вповалку. Мать крутилась как заведенная: кормила и обшивала всех. Маня работала трактористкой. Сеня, Петя и Миша учились в школе в деревне Антоново.

«Картинки» из этого времени вспоминаются мне уже как бы в звуковом оформлении. Впрочем, я не помню, какими словами говорят, помню только — о чем.

Осенью 1943 года, уже полутора лет, я с моими братьями и сестрами был на огороде. Они убирали морковь. День стоял солнечный и теплый. Я крутился у них под ногами и мешал. Они привязали меня веревкой к колу и навалили передо мной ворох морковки с ботвой, чтобы я отрывал ботву, но у меня не хватало силенок, и я отгрызал ее, а они потешались надо мной, приговаривая: «Кролик, кролик!», «Вовка-морковка!». Я запомнил эти слова, но долго еще не знал, что это такое — кролик. В моем сознании он остался связанным с событиями того дня, причем конкретно — с морковкой.

Тогда же я впервые встретился с коровой, которой вначале очень испугался. Впоследствии я любил спать, лежа у нее под боком.

Только несколько лет спустя я узнал, как у нас появилась эта корова. Оказалось, что мою мать Марию Евдокимовну наградили медалью «Материнская слава» за восьмерых детей. Неважно, что, считая меня, детей уже было девять, но девятого пока не учли. Заявление подали после рождения Ивана, который был старше меня на два года, и оно рассматривалось три с лишним года. Мать получила наградные деньги и купила на них корову и сено. Эта корова спасала нас многие годы — во время войны и после. Я ничего этого не знал, но хорошо помню, что лежать под теплым боком и пить парное молоко мне очень нравилось.

Две картинки относятся к зиме — мне тогда еще не было двух лет, — и обе связаны с волками и моим братом Мишей.

Миша в моем представлении относился к числу знакомых лиц и не более. Ему было уже восемнадцать лет, и он изредка появлялся у нас. Позже я узнал, что он учился в Прокопьевском сельскохозяйственном техникуме на агронома.

Этой зимой он должен был появиться у нас на Новый год, но перед его появлением дома была какая-то суматоха. Все ждали Мишу, но его всё не было. Все, кроме Ваньки и меня, куда-то убегали, прибегали закоченевшие и сильно беспокоились — была уже ночь. Рано утром Ванька тоже сбегал на улицу и, прибежав, весь холодный полез ко мне, обсыпал меня снегом, и мы разодрались. Мы почему-то всегда с ним дрались.

Во время нашей драки прибежали Аня и Сеня и закричали: «Миша идет!» Я знал, что они были мои брат и сестра, хотя и намного старше меня и Ваньки. Раз у нас одна и та же мать, то мы братья и сестры. С Мишей же дело было непонятное. И вот вошел Миша, оглядел нас всех и весело крикнул: «Что за шум, и драка есть!» Ванька сразу побежал к нему, бросив колотить меня. Ванька ко мне лез, хотя до этого я как раз укусил его за ухо до крови, и он расплакался. Я же спрятался за сестру Валю — она меня в обиду Ваньке не давала. Валя была моя нянька. Миша быстро восстановил мир между Ванькой и мной, и мы пообещали больше не драться.