Кровавая наследница - Амели Вэнь Чжао
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ана немного помолчала, а потом выпалила:
– Как его зовут, алхимика? Ты сказал, что знаешь его настоящее имя.
Она ждала, что он напомнит ей о сделке, что за эту информацию ей придется предложить что-нибудь взамен. Но Рамсон всего лишь взглянул на нее и тихо сказал:
– Петр Тециев.
Петр Тециев. Закрыв глаза, она повторяла имя, пробуя его на вкус. Петр Тециев. Оно не звучало зловеще и могло принадлежать кому угодно – ученому, профессору, прохожему.
Петр Тециев. Дворцовый алхимик действительно существовал. Последний год она гонялась не за призраком, а за реальным человеком. И он был близко. Виновник смерти ее отца находился меньше чем в недели пути отсюда.
Ана снова и снова повторяла имя, пока не уснула. Оно звучало как храмовое пение, как клятва мести.
Детство Рамсона прошло среди бескрайних океанов и болотистых вересковых пустошей, в Кирилии же никогда не прекращалась зима. Лес сохранял свой вечный обет молчания, ветви высоких сосен блестели под серебряным покровом, и то тут, то там встречались сугробы нетронутого белого снега. Дыхание превращалось в клубящиеся облака пара, а бодрящая свежесть воздуха не давала расслабиться. Рамсон управлял валькрифом, а рядом, непривычно близко к нему, сидела аффинитка. С туманного серого неба над головой скоро должен был повалить снег.
В течение первого дня пути Рамсон и Ана обсуждали свой план. Рамсон подробно рассказал о Манеже, имении Керлана и бале. Конечно, он не расписал все детали – лишь те, что Ане следовало знать. И наконец-то, наконец-то, после долгих часов настойчивых расспросов и споров с этой упрямой девчонкой, они пришли к соглашению.
На вторую ночь они разбили лагерь в заброшенной избе на окраине небольшого городка под названием Ветцк. Убедившись, что окна плотно зашторены, Рамсон развел огонь и уселся обрабатывать свои раны. Ведьма сидела напротив, подтянув колени к груди. Она казалась маленькой и уязвимой. Чего и стоило ожидать от девушки ее возраста.
Но Рамсон знал, что это впечатление обманчиво. С тех пор, как он увидел бескровное тело наемника, ему хотелось спросить о ее силе родства. За годы работы на Керлана Рамсон, как он считал, видел все: уродства, странные и извращенные силы родства, – но мертвый наемник поразил его. Он был видением из ночных кошмаров.
– Я так и не поблагодарил тебя за то, что ты спасла меня, – сказал он, нарушая тишину.
Ана вздрогнула и моргнула, словно выходя из забытья. Впервые она не заняла оборонительную позицию. Она кивнула с изяществом царицы.
– Пожалуйста.
– Ты самая сильная из всех аффинитов, что мне приходилось встречать, – сказал он. – Что именно представляет твоя сила родства?
По изменившемуся выражению ее лица Рамсон понял, что между ними снова выросла оборонительная стена.
– Родство с плотью.
Это была хитрая ложь, и поначалу ей удавалось его обмануть. Действие двух этих сил было практически одинаковым. Но аффиниты плоти, хоть и обладали большим потенциалом, чаще всего устраивались работать помощниками мясников, нечто в этом роде. Родство с кровью, с другой стороны… Кровавая ведьма Сальскова, судя по слухам, была единственным кровяным аффинитом. Рамсон продолжил расспрос:
– То есть так ты выпустила всю кровь из того наемника? С помощью силы родства с плотью?
Ана поджала губы.
– Существует история, – продолжил Рамсон, – об аффинитке, которая оказалась в Сальскове десять лет назад.
Глаза Аны отражали огненные блики, но ничего не выражали.
– Она убила восемь человек, и пальцем не пошевелив. Ее назвали Кровавой ведьмой Сальскова. Больше ее не видели. У нее был особый способ убивать – она не оставляла в телах своих жертв и капли крови. Много лет о подобных случаях ничего не было слышно.
Огонь мерно трещал. Рамсон ходил по краю – неверный шаг, и он сорвется.
– Мне всегда хотелось повстречать ее.
Во взгляде Аны что-то промелькнуло – подозрение, может, удивление, – и она отвернулась.
– Зачем?
Рамсон чуть шумно не выдохнул.
– Чтобы понять ее. Спросить, зачем она это сделала.
– Она не хотела, – голос Аны был слабым, как вздох. Она смотрела на пламя, а на лице отражалась бездонная печаль. – Она не хотела никому причинять боль.
Неожиданное признание затронуло потайную струну в сердце Рамсона, которую он глубоко прятал, прикрывал создаваемой в течение многих лет грандиозной легендой о Рамсоне Острослове. Он знал, что такое причинять боль и не быть способным никак это изменить.
А страдают от наших поступков чаще всего самые близкие люди.
Когда Рамсону было семь лет, он познакомился с мальчиком по имени Иона Фишер. Это был их первый день в военной школе. Рамсон смерил взглядом долговязого темноволосого мальчишку. Он выглядел так, будто его только что вытащили из мрака каменных залов, по которым он прогуливался своей неспешной походкой, втягивая голову в плечи. Когда на перекличке назвали его имя, мальчики и девочки начали хихикать. Фишер – не настоящая фамилия. Ее давали брегонцам, вышедшим из сиротских приютов порта Сапфир.
В случае с Ионой так и было.
Рамсон сам чуть не стал Фишером. Как он понимал, его мать не была официальной женой отца. Обычно дети, получавшиеся от подобных связей, куда-то исчезали. Но вместо этого отец Рамсона – адмирал Роран Фарральд, второй по влиятельности человек в королевстве Брегон, – забрал его из крошечного городка Элмфорд, где жила его мать, и устроил в Блу Форт, элитную военную школу. Туда зачисляли только самых способных детей, в том числе аффинитов, и Рамсон воспринял этот жест отца как знак веры в него. Он поклялся никогда не разочаровывать родителя, который держался от сына на расстоянии и был недосягаем, как яркая луна в ночном небе, излучающая монохромный холодный свет.
Но дети – самые догадливые и тонко чувствующие существа, и от Рамсона не ускользнуло пренебрежение, с которым к нему относились. До его ушей долетали произнесенные шепотом слова: бастард, незаконнорожденный.
Насмешки новых одноклассников вызывали у Рамсона страх, и он решил примкнуть к ним, и стал отпускать самые язвительные шутки и кричать громче всех.
Однажды Иона Фишер остановился. Он осмотрелся, на лице его была написана скука, как будто он бы предпочел оказаться где угодно, лишь бы не здесь.
– Вам больше нечего делать или как? – спросил он.
Весь класс разразился хохотом, и Рамсон не был исключением. Он уже слышал такой же акцент, как у Ионы Фишера, – на рыбных рынках и в самых бедных захолустьях порта Сапфир. Рамсон вырос в городе, и отец оплачивал ему учителей с пяти лет. Он гордился тем, что молниеносно соображал и быстрее всех в классе говорил.
В коридоре послышался щелчок. Он эхом отражался от стен в моментально образовавшейся тишине.