Кровавая наследница - Амели Вэнь Чжао

Рамсон считал подобные разговоры бредом сумасшедшего. Но тем не менее он хотел бы найти эту могучую аффинитку – героиню легенды.

Он и не предполагал, что когда-нибудь она сама его найдет.

Кашель отвлек его от своих мыслей. Рамсон поспешно подошел к ведьме. Из носа у нее лилась кровь. Она дрожала, но была в сознании.

– Ты в порядке?

Он дотронулся до ее щеки – кожа была холоднее, чем лед. Во второй раз с момента их первой встречи он присмотрелся к ней: скользнул взглядом по изящным скулам, овалу лица, напоминающему сердце, острому подбородку, благодаря которому она напоминала прекрасного дикого зверя. Она была юной, слишком юной, чтобы быть Кровавой ведьмой Сальскова. Но, наклонившись, он приподнял ее голову и увидел блекнувший красный оттенок ее глаз.

Что-то снова шевельнулось в его памяти: ее лицо казалось ему знакомым. Как будто он видел его мельком на портрете много лет назад, и оно произвело на него глубокое впечатление. Но это было невозможно.

Рамсон опустил руки.

– Как ты меня нашла?

– «Логово серого медведя». Бармен.

– Он сказал тебе?

Она кивнула. Рамсон выругался.

– Нам нужно идти. Он пошлет кого-нибудь за нами. Ты можешь встать?

Не было понятно, кивает она или отрицательно качает головой.

– У меня есть лошадь, – она едва могла говорить, но указала подбородком на растущие позади деревья. – Она там.

Лошади наемников разбежались, остался лишь один вариант – лошадь, которую украла Ана. Смиренно вздохнув, Рамсон отправился ее искать.

Поиски были нелегкой задачей: дождь смешался с мокрым снегом, ничего не было видно, а сапоги вязли в грязи. Когда Рамсон увидел бледные очертания лошади, он чуть не рассмеялся.

– Валькриф? – спросил он, вернувшись назад вместе с животным. – Игорь, наверное, проклинает всех богов, ведь ты забрала самое ценное живое существо во всей его таверне.

Ведьма все так же лежала, опершись на ствол дерева. Не дождавшись ее ответа, Рамсон бросил узду, опустился на колени и приподнял голову девушки за подбородок, чтобы посмотреть на нее.

– Ведьма? – едва слышно позвал он. – Ана?

Ее ресницы затрепетали. Рамсон снова выругался. Она была в полубессознательном состоянии, а это значительно осложняло задачу усадить ее на лошадь.

– Ана, – настаивал он, потряхивая ее за плечо. – Нужно, чтобы ты еще немного потерпела и не засыпала. Справишься?

Она почти незаметно кивнула.

Рамсон встал и осознал, что чего-то не хватает. А именно любопытных глаз цвета океана.

– Где Мэй?

Хотя Ана была разбита и измучена, в ее глазах продолжал гореть стойкий огонек. Однако при упоминании Мэй вся ее решительность улетучилась. Лицо Аны исказилось от боли, такой явной печали и беспомощности, что Рамсону стало невыносимо смотреть на нее, и он отвернулся. Будто он увидел что-то личное, не предназначавшееся для чужих глаз.

Ана всхлипнула.

– Они ее забрали, – она ссутулилась и обняла себя трясущимися руками. – Белые плащи. Я не смогла… я не…

– Мы ее вернем.

Рамсон выпалил первую фразу, которая пришла на ум и могла утешить Ану. Это не было продуманной ложью.

– Но прямо сейчас нам нужно уходить. Можешь встать?

Ана сделала слабую попытку. Кровь продолжала идти у нее из носа.

Не обращая внимания на дрожь в собственном теле, Рамсон наклонился, обнял ее за талию и поставил на ноги.

Они, пошатываясь, направились к лошади Аны, которая спокойно стояла под проливным дождем, демонстрируя уникальную выдержку валькрифа.

Со стоном Рамсон помог ведьме – Ане – забраться в седло. Придерживая ее за спину, чтобы она не упала, он сам запрыгнул на лошадь и сел позади. Взяв узду в свои руки, он почувствовал новый прилив сил, хотя его тело было побито. Он был жив, рядом с ним находился могущественный аффинит, валькриф нес их на своей спине в тихое место. Его перспективы значительно улучшились по сравнению с тем, что ожидало пленника наемников.

Ана зашевелилась, пытаясь что-то достать. С огромным усилием она вынула увесистый кожаный мешочек и продемонстрировала ему.

– Я отобрала это у бармена, – прохрипела она. – Раз я отбила тебя у охотников за головами, полагаю, это по праву принадлежит мне.

Рамсон уставился на пузатый мешок с монетами у нее в руках и расхохотался. Впервые ему не интересно было золото. Он столько всего хотел сказать ей, столько слов вертелось у него на языке. Спасибо, что пошла меня искать. Спасибо, что сражалась за меня. Спасибо, что спасла мне жизнь.

Но ничего из этого Рамсон не смог произнести вслух. Вместо этого он усмехнулся, похлопал по мешку рукой и сказал:

– Не даром я тебя учил.

Ана проснулась. После дождя воздух был пропитан влагой, рядом слышался треск огня. Все болело. Ане чудилось, что тело ее обернулось в камень – тяжелый, холодный камень – и больше никогда она не сможет сдвинуться ни на сантиметр.

Она не спеша открыла заспанные глаза. Медленно и неохотно мир, состоящий из размытых светотеней, стал приобретать четкие контуры. Она лежала на жестком каменном полу. Вокруг нее возвышались колонны, плавно перетекая в потолочные своды над головой. Стены, пол и потолок были украшены орнаментами, и Ана вспомнила о храмах, которые регулярно посещала в Сальскове. Мужчины и женщины водили бесконечный хоровод, символизирующий смену четырех времен года. От цветов, к опавшим листьям, потом к хлопьям снега.

Весна. Лето. Осень. Зима.

Она находилась в храме всех богов, расположенном, судя по доносящемуся снаружи шелесту деревьев, в гуще северной тайги. Сквозь потрескавшиеся стекла длинных окон пробивался лунный свет, очерчивая силуэты окружающих предметов. У вершины купола окна были расположены по окружности, заключая центр в кольцо. Каждое было разбито на четыре квадрата, внутри которых были изображены цветок, солнце, листок и снежинка. Круг богов, или божекруг.

Сквозь витражи пробивался свет и разбрасывал по белому мраморному полу переплетающиеся тени. Подул легкий ветер и, как обычно бывало с ней в храме, Ана вспомнила о своей тете. Мамика Морганья глубоко и искренне верила в богов. Ана представила, как та стоит на коленях в дворцовом храме, темные волосы собраны в косу, большие выразительные глаза закрыты. Если бы Ана сейчас опустила веки, услышала бы шорох тетиного шелкового кечана и тихое позвякивание божекруга у нее на шее.

Ана думала о мамике, и сердце ее болело. Не кто иной, как тетя, научил ее толкованию священных легенд, чтобы найти толику света в мире, который презирал Ану и ей подобных.

Ана попыталась подняться. Она сделала глубокий вдох и вздрогнула, почувствовав острую боль. Одной рукой она схватилась за живот, а другую вытянула, надеясь наткнуться на Мэй.