Сто чудес - Зузана Ружичкова

Я пошла к своему соседу и спросила, не знает ли он кого-нибудь оттуда, с кем я могла бы поговорить. Он изобразил неведение, но вечером в девять часов раздался звонок в нашу квартиру. На пороге стоял мужчина.

– Здравствуйте, я ваш сосед. Хотел поближе познакомиться. Угостить стаканчиком вина?

Я понимала, зачем он на самом деле пришел, пригласила, позволила осмотреть наши комнаты, убедиться, что вещи не упакованы и мы не собираемся покидать страну. На следующий день комитет дал согласие на мой выезд.

Еще в начале брака мы с Виктором научились вести двойную жизнь: одна ее сторона была публичной или рассчитанной на посторонних, другая – частной, и здесь мы свободно выражали наши мысли и чувства. Так мы и жили на протяжении более чем сорока лет – в постоянной атмосфере тайны и страха.

ХОТЯ МНЕ пришлось в Мюнхене встретиться с весьма сильными соперниками со всего мира, включая немецкого клавесиниста Карла Рихтера, который, по моему убеждению, должен был победить, я – к собственному удивлению – прошла первый тур и затем второй. И, как ни странно, попала в финал. В состав жюри входили среди прочих композитор и бывший немецкий солдат Карл Орфф, венгерский еврей дирижер Дьордь Солти, немецкий композитор-антифашист Карл Амадей Хартман, французский композитор и бывший военнопленный Оливье Мессиан и швейцарский композитор, клавесинистка Маргерит Ресген-Шампьон.

Перед поездкой мы с флейтистами прошли инструктаж, посвященный тому, как вести себя на Западе, и обещали связаться с нашим посольством сразу по прибытии в Германию, чтобы за нами не прекращался присмотр. Я была в Германии впервые, но приятная молодая женщина по имени Ханнелоре, которая потом всюду водила нас и в шутку упоминала меня как «Зузану с непроизносимой фамилией», встретила нас на вокзале и очень хорошо позаботилась о наших нуждах. Увидев у меня громоздкое издание «Гольдберговских вариаций», она дала мне свой экземпляр, поменьше. Мы так сошлись, что поддерживали связь и после, обмениваясь письмами.

Поскольку наличных денег позволялось взять собой где-то около десяти долларов, то поселились мы в дешевом пансионе на окраине. В день прибытия я узнала, что выступаю уже завтра, 3 сентября, перед публикой в Софиензаале, самом маленьком концертном зале бывшего дворца баварских королей. Проект финансировало несколько немецких радиостанций, транслировавших выступления солистов в сопровождении прекрасного оркестра Мюнхенского радио. И я должна была первой из конкурсантов, в 9 часов утра, подняться на сцену.

Ария и первые семь из «Гольдберговских вариаций» составляли обязательную часть моей программы. На свой выбор я дополнила их баховским «Искусством фуги», рассудочным произведением, которое я любила с детства, и частью концерта Бенды для клавесина в соль минор, который мне предстояло сыграть с Симфоническим оркестром Баварского радио под управлением Рафаэля Кубелика, чешского дирижера и композитора. В игре на клавесине состязались двадцать один конкурсант из Америки, Бразилии, Италии, Испании, Германии, Австрии, Бельгии, Франции и Люксембурга. Помимо Маргерит Ресген-Шампьон среди судей именно этого состязания были Ханс Зитнер, президент Венской музыкальной академии, Элиза Хансен, профессор фортепьяно и клавесина из Гамбурга, Эдит Пихт-Аксенфельд, немецкая пианистка и клавесинистка, и Филипп Жарнак, композитор родом из Франции, основатель Гамбургской музыкальной академии, председатель жюри. Оценки выставлялись за технику, артистичность и личную выразительность.

Меня всегда преследовал страх сцены, и тогда он тоже все нарастал по мере приближения выхода, пока меня не стала наконец бить дрожь. Единственное утешение заключалось в том, что я знала: я мгновенно успокоюсь, как только сяду за клавиши. У меня не получалось победить этот страх, да и по сути он был лишь естественным выражением напряжения. При отсутствии страха я бы заподозрила: что-то идет не так. Однако ночь накануне выступления всегда оставалась труднейшим этапом, а та ночь в Мюнхене оказалась худшей.

К моему ужасу, мне вдруг объявили, не вдаваясь в объяснения, что оркестра не будет и концерт придется подготовить для исполнения мне самой. Много позже нам стало известно, что глава оркестра чех Рафаэль Кубелик, бежавший из нашей страны после коммунистического путча, отказался выступать с кем-либо из коммунистической страны. Прочие финалисты были родом с Запада, отказался он играть именно со мной.

Я была расстроена и сердита, потому что концерт Бенды звучал бы смехотворно без оркестра. Дурочка, если бы я выбрала Баха вместо патриотичного решения – взять музыку Бенды, сложностей бы не возникло. И Кубелик это понимал. У других музыкантов звуки потекут непрерывным потоком, а я буду вынуждена, сыграв восемь аккордов, делать паузу там, где должен вступить оркестр. Как будто актер произносит реплики диалога без партнера. Все это выльется в мучение и фарс.

Хорошо, что я разозлилась и мое раздражение превратила в полезную энергию. Твердо решив не позволить выставить себя на посмешище, я поспешила в Королевскую консерваторию, где проходил конкурс и, предложив охраннику последние пять немецких марок, упросила его впустить меня в шесть утра вместе с уборщицей, как я делала раньше в Рудольфинуме. После чего всю ночь заучивала оркестровую партию концерта. Времени не хватало, но я запомнила первые две части, которые и предполагала исполнить.

Поупражнявшись ранним утром в том самом комплексе зданий, где в 1938 году подписано Мюнхенское соглашение о Чехословакии, что было небезразличным для меня, я направилась в наш пансион и заблудилась. В воскресное утро спросить дорогу было не у кого. Наконец я заметила священника, подошла к нему и попросила помочь мне. Он ответил очень любезно и предложил показать мне путь, но потом спросил, откуда я, и, когда я ответила, что из Праги, он перекрестился и убежал.

В итоге мне удалось найти дорогу до пансиона, и там я успела еще подготовиться. Когда меня пригласили на сцену, я стояла за кулисами, трясясь, как всегда, – но не из-за нервного напряжения, а от ярости. Напрочь забыв о своих опасениях, что в зале могут сидеть бывшие служащие СС.

Я села и взяла первые аккорды. Уголком глаза заметила, что кое-кто в жюри уронил карандаши и оторопело глядит на меня, поражаясь моей попытке обойтись без оркестра.

Изнуряя силы памяти, я сыграла всю первую часть наизусть, со всеми вступлениями оркестрового голоса, и, когда уже собиралась начать вторую, молясь о том, чтобы двух частей оказалось достаточно, глава жюри вмешался и попросил меня на этом остановиться.

Все еще в бешенстве, не желая, чтобы меня обошли, я ответила, что хотела бы исполнить и вторую часть. Когда ты молод – ты азартен, и я решила рискнуть. Я не сумела бы сыграть третьей части, если бы вдруг меня попросили. Вторая, более медленная, получилась у меня хорошо, и, закончив ее, я ушла со сцены с огромным облегчением от того, что испытание позади, но с сожалением, что выступила не на равных условиях с остальными.

В этом году жюри никому не присудило победу в состязании клавесинистов – и, что странно, на конкурсах АРД больше не появлялась эта категория музыкантов. Но мне, к моему огромному удивлению, дали «поощрительный приз» 500 марок как наиболее достойной победы. Награда означала участие в престижном концерте победителей в конце соревнований.