Женщины его жизни - Звева Казати Модиньяни

Барон Джузеппе Сайева из-за полуоткрытых жалюзи наблюдал, как веселые и шумные американцы вылезают из машин и разминают ноги, недоуменно оглядываясь по сторонам: площадь была совершенно пуста. Городские жители заперлись по домам в ожидании некоего знамения, которое подсказало бы им, как себя вести.

Барон видел, как один из солдат поскользнулся на кучке ослиного навоза, и услышал, как он выругался на незнакомом наречии и как смеялись над ним его товарищи.

– Пошли кого-нибудь открыть двери, – приказал он одному из слуг. – Сегодня вечером у нас гости.

* * *

Принцесса Роза Миранда Изгро ди Монте-Фальконе постучала в дверь кухни.

– Можно мне войти, монсу? – почтительно и не без опаски спросила она.

– Принцесса у себя дома, – услышала она в ответ голос повара, в то время как один из его подручных поспешил распахнуть двери. – Прошу вас, располагайтесь.

Никогда и ни за что ни в одном дворянском семействе на Сицилии никто бы не осмелился уронить авторитет собственного повара, фамильярно называя его «шефом». Престиж хорошего повара был таков, что за ним признавалось абсолютное полновластие в пределах кухни, и никто в доме, включая хозяев, не смел переступить порога кулинарного царства, предварительно не постучав и не получив разрешения.

Иногда монсу отвечал: «Со всем уважением, не сейчас». Но в этот день он ожидал визита принцессы, которая по поручению барона должна была обсудить с ним подготовку к поистине незабываемому пиршеству. Повар и его помощники трудились над возведением норманнской башни из миндального теста.

– Нам нужно устроить спектакль, монсу, – сказала принцесса, – с хором и танцами. Вы меня понимаете?

– Мы сделаем все, что в наших силах, ваша светлость, – заверил ее мастер кулинарии, вытирая руки о белоснежный фартук. Он был важен и высок ростом, а в своем накрахмаленном белом колпаке напоминал языческого жреца, совершающего священный обряд.

– У нас в гостях иностранцы, – кокетливо произнесла она, – вы же меня понимаете.

– Мы заставим их проглотить язык, ваша светлость.

Для него, мастера своего дела, это было счастьем, приглашением на свадьбу. Он вдохновенно описал великолепное меню, не забывая упомянуть запеканку из макаронного теста с грибами, куриные потроха в соусе бешамель, воздушную легкость суфле, изысканность паштета из голубей по-королевски, превосходную телятину «империаль», экзотический вкус лукового соуса и тонкий аромат крема шантильи[38].

Затем принцесса с помощью Аннины, дворецкого и двух слуг установила в парадной столовой необъятных размеров прямоугольный обеденный стол черного дерева, шедевр искусного резчика самого начала XVIII столетия. Его основание, вырезанное из цельного ствола, держалось на скульптурной подставке с изображением купидонов и мифологических героев. Переплетаясь в воздушном танце, они поддерживали рог изобилия, из которого на завитушки позолоченной деревянной резьбы извергался водопад зеленых кварцевых листочков клевера-трилистника.

На стол постелили белую камчатную скатерть, расшитую гербами баронов Сайева ди Монреале: две норманнские башни на желтом поле и переплетенные вензелем буквы С и М на фоне трилистника.

В центре стола поставили серебряную вазу, продолговатую и очень низкую, наполненную цветущим клевером. Слуги аккуратно и бережно расставили фарфор из Каподимонте с росписью в розовых и бледно-зеленых тонах, бокалы тончайшего хрусталя и серебряные с позолотой столовые приборы. Зрелище получилось необычайно эффектным.

Принцесса еще до войны дважды побывала в Нью-Йорке, совершив путешествие на трансатлантическом пароходе. За время этих кратких визитов она открыла для себя, с каким чуть ли не религиозным трепетом американский высший свет относится ко всему, что касается старинной итальянской аристократии. Некоторые из приглашенных на обед американских офицеров принадлежали к лучшим семействам Америки, а лучшим из лучших среди них считался майор Филип Джеймс Брайан-младший, разместившийся вместе с другими старшими офицерами в здании мэрии: так уж повелось, что каждый новый освободитель непременно использовал его в качестве штаб-квартиры.

Принцесса украсила столовую фамильным серебром редкой красоты с личным клеймом Адама ван Вьянена и датой: 1621 год. Подносы, чаши, шкатулки для перчаток, столовые приборы были украшены изображением трилистника; это придавало убранству зала необычайное великолепие, рассчитанное не только на то, чтобы поразить воображение американцев. На эту деталь обратили внимание и доктор Танино Наше, и аптекарь Доменико Викари, и профессор Инсолья, приглашенные на праздник вместе с женами.

Пиршество было задумано с целью показать американцам, с кем они имеют дело, дать им понять, какая пропасть отделяет тех, кто привел их сюда, от подлинных хранителей традиций Сицилии, о которой они имели самое поверхностное представление, составленное по туристическим проспектам или, хуже того, по слухам об участии сицилийцев в международной индустрии преступлений.

Прием, организованный бароном с помощью принцессы Изгро, был призван подчеркнуть распределение и смысл общественных ролей.

* * *

Барон Джузеппе Сайева надел серый костюм с белой рубашкой и синим галстуком. Его густые серебряные волосы в свете канделябров казались белыми.

– Это настоящий королевский дворец, дон Пеппино, – дон Фердинандо Салеми шел навстречу барону с протянутой для приветствия рукой, слегка наклонившись вперед в знак почтения, словно собираясь не то отвесить земной поклон, не то пасть ниц. Нелепая и жалкая поза мэра лучше всяких слов говорила о никчемности этого человека. Джузеппе Сайева застыл, как статуя, его лицо едва заметно напряглось. Впрочем, тем, кто его хорошо знал, и этого было довольно, чтобы понять, что гость зашел слишком далеко со своей неуместной фамильярностью.

– Я дон Пеппино только для своих друзей, – произнес барон, четко выговаривая каждое слово. – Для вас, – он пронзил гостя убийственным взглядом и презрительной улыбкой, – я барон Джузеппе Бруно Сайева Мандраскати ди Монреале.

Протянутая рука гостя поникла, как увядающий подсолнух, и повисла на фоне скверно сшитого черного пиджака, облегавшего его коренастую фигуру.

– Привет, дон Фердинандо, – поспешил на помощь доктор Танино Наше, как бы предлагая дону Фердинандо смешаться с толпой приглашенных.

– Дорогой доктор! – воскликнул тот, поворачивая к нему побагровевшее от гнева лицо.

– Вижу, вы пребываете в добром здравии, – доктор пытался сгладить оскорбление, нанесенное бароном дону Фердинандо Салеми, бывшему секретарю городского совета, ставшему мэром благодаря своим связям с местной мафией и ее представителями в Виллальбе.

– Доктор Наше, – заметил он с недоброй улыбкой, – негоже приглашать человека в дом, чтобы продемонстрировать ему свое неуважение.

– Причуды аристократов, – врач, весьма обеспокоенный поведением барона, пытался погасить разгорающийся пожар.