Пронск - Даниил Калинин

Наконец бойня завершилась – в сущности, схватка не заняла много времени. Потеряв сотню ранеными и убитыми, русичи истребили всех, кого вражеский военачальник отправил за промерзшим мясом. Невольно покряхтывая от усталости, воевода (чай не молодец, столько отмахать на лыжах!) обратился к воям, отдавая простые, доступные указания:

– Все телеги вытащить на берег и сжечь. Как земля прогреется, выкопать общую могилу для наших, похоронить. Хотя б зверье не дотянется, а там уж приведем батюшку, прочтет за упокой… Все тушки, что поганые сумели вырубить, берем с собой, и сами добываем, сколько сможем, а после уходим в лес, на ночевку. Завтра с первыми лучами солнца возвращаемся к Пронску…

– …Ждан, от этого зависит… Да, пожалуй, от этого зависит все. Постарайся привести ратников Ижеславца как можно быстрее – мы будем зубами держаться, но и татары станут атаковать бешено! Им ведь скоро вновь будет нечего жрать, а отступить без лошадей некуда. Без воев Ратибора просто не сдюжим…

Не иначе как хранимый небесными силами бродник, проявивший себя как один из лучших наших разведчиков, действительно умеющий подобраться к врагу скрытно, незаметно да бесшумно, лишь хмуро кивнул мне. А я, не удержавшись, порывисто шагнул к когда-то освобожденному нами пленнику и крепко-крепко его обнял! Куда делись недовольство его подозрительностью, наглостью да насмешками? Исчезли, растворились – ныне передо мной замер верный боевой соратник, не раз доказавший, чего он стоит в схватке, сражавшийся с нами плечом к плечу да выполнявший самые опасные и важные поручения! Например, по захвату языка или снятию вражеских сторож… И Ждан обнял меня в ответ, а отстранившись, молодцевато ухмыльнулся. Впрочем, гораздо мягче и добрее, чем делал это раньше.

– Я вернусь – и приведу помощь! Обещаю!

– Бог тебе в помощь, брат, и ангела-хранителя тебе в дорогу!

Так отвечаю я принятой у местных манерой и непроизвольно начинаю крестить вдруг очень серьезно кивнувшего мне бродника, вскоре обернувшегося к воеводе Мирославу и последовавшего вслед за ним по коридору. И хотя первое мое действие было неосознанным – память носителя, как всегда, – но и после я не опускаю руки, а продолжаю крестить соратника и друга, непривычно для себя приговаривая:

– Господи, помоги ему… Господи, защити его…

Наконец воевода скрывается вместе со Жданом за углом коридора терема, ведущего к тайному ходу, а я перевожу взгляд на безмолвно следящего за этой сценой Коловрата. После прошедшего боя рязанского воителя поставили старшим над охраной детинца, и я с улыбкой обратился к нему:

– Как же я рад тебя видеть, боярин!

Евпатий добродушно усмехнулся в ответ и с видимым трудом разлепил губы:

– И я рад!

После чего продолжил уже живее:

– Прав был ты, порубежник, ей-богу, прав… И про помощь в Чернигове, и вообще… Рад, очень рад я, что тебе удалось убедить Юрия Ингваревича отвести дружины к Рязани. И что задержать поганых ты все же сумел, я тоже наслышан…

Вот теперь мой собеседник улыбнулся необычно теплой, источающей какой-то мягкий свет улыбкой, что, впрочем, тут же померкла. А в глазах богатыря появилось обеспокоенное выражение.

– Скажи… Ты все еще видишь будущее? Можешь сказать, что со стольным градом сейчас… И где мои?

Мне пришлось огорченно и отрицательно мотнуть головой:

– Прости, боярин, но сны ко мне являлись не по моему собственному желанию, а невзначай, внезапно. Я тогда только два сна увидел о будущем, которое УЖЕ изменилось, ведь княжеская рать ушла в Рязань, ты же вернулся к самому моменту вторжения, а не на разоренные пепелища… Да еще один был, много после, о смерти Федора Юрьевича… И больше ничего.

Коловрат, тяжело вздохнув, понятливо кивнул, и вздох его был столь тяжелым, что я поспешил его успокоить:

– Евпатий Львович, ведь в моем видении семья твоя уцелела, схоронившись в лесу, в зимовке. Я не думаю, что и в этот раз – как бы там оно ни пошло – что-то изменится!

Вновь кивок, но тоска в глазах обеспокоенного мужа и отца отступила. А я, воспользовавшись удобным моментом, мягко спросил:

– А не подскажешь ли мне, боярин, где находится светлица княжны?

Погруженный в свои мысли витязь равнодушно пожал плечами, гулко ответив:

– Да в башенке она, к терему пристроенной, где ж еще…

Но тут же взгляд его стал осмысленным и острым, и в глазах появилось недоверчивое выражение:

– А тебе зачем?!

– А тебе зачем?!

Взгляд Евпатия я встретил спокойно – не тушуясь, не опуская глаза, но и без вызова. После чего твердо ответил:

– Боярин, я должен увидеть княжну. Это важно и для меня, и для нее. Я должен поговорить с ней, но все, что я скажу, предназначено только для Ростиславы. И просто поверь мне – это важно.

Коловрат колеблется, но я уже приучил его верить моим словам и доверять мне, и в конечном итоге он отбрасывает свою подозрительность. Утвердительно кивнув, богатырь коротко произнес:

– Хорошо, я провожу тебя до светлицы княжны. Но никакого урона чести ее…

– Быть не может!

А вот тут мне приходится соврать, но Евпатий, скорее успокоивший свою совесть последними словами, фальши в моих уже не заметил. Развернувшись в противоположную сторону от подземного хода, он жестом показывает: следуй за мной.

…Мы минут пять петляем по лабиринтам внешне не такого и большого трехэтажного терема, подбираясь к светелке. При этом немного удивляет малочисленность слуг и гридей, охраняющих внутренние покои, однако уже у самой светлицы, словно овчарка, сторожит мой давний знакомец Еруслан, чьи глаза наливаются темным при виде меня. Уже загодя он зло рявкнул:

– Княжна почивать изволит, к ней нельзя!

Но, не обращая внимания на окрик, я продолжаю молча идти вперед, словно бы ничего не заметив, хотя боярин, опешив, замирает на месте. Однако когда дружинный шагнул вперед, преграждая мне путь, демонстративно схватившись за рукоять клинка, я достаточно громко, чтобы мой голос был услышан за дверью (щедро добавив в него ледяного презрения!), приказал:

– Доложи княжне, что прибыл тысяцкий голова Егор Елецкий, воевода княжеской дружины!

Еруслан не сдвинулся с места, пусть в глазах его и промелькнуло удивление напополам с легкой растерянностью. Подойдя же практически вплотную (если что, теперь я успею перехватить его правую руку, коль по дурости своей потянет меч из ножен!), я добил гридя:

– Ты оглох?! Не слышишь приказа воеводы, Еруслан?! Немедля доложи княжне о моем прибытии! А после отправляйся к князю Михаилу да передай ему: подле себя хочу видеть тебя завтра, когда поганые на штурм пойдут! Посмотрим, как ты будешь резок и смел в сече…

Глаза старшего дружинника полыхнули ненавистью, он весь будто подобрался, словно желая уже наброситься на меня, пальцы его на рукояти клинка напряглись, аж побелели… Завелся и я, мысленно приговаривая: ну, попробуй достать меч, тварина, я же тебе кисть сломаю! Даже представил себе в подробностях, как давний противник начинает тянуть клинок правой рукой, как я перехватываю ее запястье, как своей левой резко нажимаю на кисть противника, практически бью по ней, а после выкручиваю, заламываю до хруста сустава и вторящего ему крика боли…