Погружение разрешаю - Валерий Федоров

– Да, круговорот вещества в природе: ничто не пропадает зря. Однако крабы-то исчезли, капитан…

За рассуждениями о курах, мы проглядели, когда кончилось нерестовое скопление крабов. Чтобы снова выйти на него, Гирс развернул «Тинро-2», и мы двинулись обратно. Через несколько минут мы нашли крабов: «Вот они, голубчики, сидят». Мы легли на грунт, и Гирс связался с «Гидронавтом»:

– Лежим на грунте. Пеленгуйте нас. Много крабов, нерестовое скопление. Здесь промысел вести нельзя.

Капитан включил излучатель шума. Нас быстро запеленговали, точку нанесли на карту. «Уже есть польза от нашего погружения, – подумал я, – предупредят промысловиков, чтобы держались от этого места подальше».

Подводный аппарат двигался все дальше и дальше от берега. На глубине 30 метров я заметил резкую перемену в облике донного ландшафта: галечный вал сменился песчаной равниной, однообразной и пустынной. Крабов не было видно. Через некоторое время «Тинро-2» уткнулся носом в какую-то яму глубиной сантиметров семьдесят. Гирс немедленно дал задний ход. Аппарат всплыл над дном, и я увидел, что это не яма, а длинная борозда. На дне борозды залегал светлый песок, на нем просматривались крупные белые раковины моллюсков и какие-то округлые темные пятна. Манипулируя рукоятками, я подвел аппарат поближе к грунту. И что я увидел? – Крабов! Они сидели на дне в шахматном порядке: большой – маленький. Я понял, что мы наткнулись на нерестовую группу. В этом скоплении брачный период был в самом разгаре. Чтобы никто не мешал продолжению их рода, крабы отыскали на ровном дне единственное убежище – борозду – и спрятались в неё.

Наше появление встревожило крабов. Они засуетились, стали ползать по дну, выискивая, куда бы спрятаться от света прожектора. Одна самка в свежем панцире, сжатом, как меха гармошки, выкарабкалась из борозды и бросилась наутек. Побег её кончился плачевно. Рядом с бороздой курсировал огромный косматый бычок. Он раскрыл розовую пасть и втянул воду вместе с самкой. Наше дальнейшее пребывание грозило прервать процесс размножения.

– Михаил Игоревич, давайте уйдем отсюда, – предложил я. – Из-за нас бычки всех самок слопают.

– Ты согласен пожертвовать наукой ради крабов? – усмехнулся Гирс.

– Согласен, – кивнул я.

– Тогда поехали.

Подводный аппарат лег на обратный курс, чтобы не мешать размножению крабов. А как же иначе: камчатский краб – наше национальное достояние, и его надо беречь как зеницу ока.

Февраль – самый холодный, самый снежный месяц года. Но, несмотря на холод и снег, в Охотском море в это время кипит работа. В самом разгаре промысел минтая. Рыбу ловят не только наши рыбаки, но и японцы, корейцы, китайцы, тайваньцы и даже поляки.

В России минтай не в большом почете. Русским подавай осетринки, сёмужки, малосольного омуля, судачка. Иное дело Япония. Там нашего минтая ждут с нетерпением. Берут в любом количестве, сколько бы ни предложили. Цены дают хорошие, особенно за икряного минтая. Забирают рыбу прямо в море, перегружая с наших траулеров на японские рефрижераторы. Так и живут наши дальневосточные рыбаки: поймали минтая, продали японцам, получили валюту. И себе немножко оставили, чтобы было из чего рыбный фарш делать, а из фарша – крабовые палочки, например. Одним словом, минтай является очень ценным биологическим ресурсом, добыча которого приносит большую выгоду.

Так бы и жить дальше, да вот беда: стали запасы минтая в Охотском море убывать. Каждый год все меньше и меньше уловы, все меньше выделяемые квоты. Падают уловы – меньше и заработки рыбаков. Стали расширять район промысла – и тут столкнулись с новой неожиданной проблемой: сельдяной. В северной части Охотского моря, ближе к Магадану, в тралы, заброшенные для ловли минтая, стала попадаться сельдь, причем сотнями килограммов. В середине 1980-х годов охотоморская сельдь только начала выходить из депрессивного состояния, и на ее вылов были установлены очень жесткие ограничения (лимиты). Если в трале было обнаружено, кроме минтая, много сельди, то инспектор рыбоохраны мог наложить на судно крупный штраф. Рыбаки оказывались без вины виноватыми: у трала глаз нет, и он ловит всё, что попадается на пути.

Для того, чтобы разобраться, где минтай, а где сельдь, в Охотское море была послана экспедиция на судне «Одиссей». Судно имело на борту подводный обитаемый аппарат «Омар», способный погружаться до глубины 600 метров. Начальником рейса назначили опытного гидронавта Анатолия Андреевича Помозова.

1 марта 1989 года, поздно вечером, судно вышло из бухты Золотой Рог. Я стоял на палубе, любуясь ночными огнями Владивостока. Обогнув мыс Поворотный, «Одиссей» зашёл в бухту Краковка, чтобы взять пресную воду. Брали прямо из реки, протянув толстый шланг.

Недалеко от Краковки попробовали спустить «Омар», но аппарат пришлось срочно поднимать из-за неполадок в звукоподводной связи. А тут ещё циклон. Многие моряки с непривычки укачались, лежали в лежку. Спустя три дня море успокоилось. «Одиссей» вошел в пролив Лаперуза. Светило солнышко. Море, прихваченное легким морозцем, покрылось корочкой льда.

При выходе из пролива Лаперуза нас ожидало нелёгкое испытание: льды 10-сантиметровой толщины. Хотя «Одиссей» не был ледоколом, капитан Евгений Алексеевич Петухов (он на один рейс сменил Альберта Ивановича Радченко) принял решение идти напролом. И мы пошли. Корпус судна скрежетал, кроша лёд. Чем дальше мы уходили в Охотское море, тем толще становился лёд. Порой нам встречались льдины почти метровой толщины. На некоторых льдинах я заметил бурые пятна. Это были микроскопические бурые водоросли, которые приспособились к жизни на льду, на его нижней поверхности. Когда льдину переворачивало волной, микроводоросли оказывались на поверхности моря, отчего весь лед выглядел пятнистым: бело-коричневым.

Когда мы вошли в полосу блинчатого льда, я побежал в каюту за фотоаппаратом. Льдинки были кругленькие с ровными краями, словно блинчики. Такой красоты я раньше никогда не видел, и тратил цветную фотоплёнку не жалея.

Пробившись сквозь льды «Одиссей», подошёл к берегам Западной Камчатки. Промысел минтая там был в самом разгаре. У берегов Камчатки было теплее, чем у Сахалина – всего 2 градуса мороза. Сказывалось тёплое тихоокеанское течение. Скоро должен был начаться массовый нерест минтая, и рыбаки торопились наловить как можно больше рыбы, выбрав квоты без остатка. Рыбу только возле Камчатки ловили около сотни траулеров, а всего в Охотском море на промысле минтая работали 238 судов. Если считать в среднем по 50 человек на судно, то получится двенадцать тысяч человек. Траулеры держались кучно, на самых плотных скоплениях рыбы. Работали круглосуточно. Ночью на судах зажигали огни, и вся флотилия напоминала ярко освещенный город. Очень красивое зрелище!

Возле Камчатки «Одиссей» задержался до середины марта. Мы сделали несколько погружений, наблюдая, как ведет себя минтай накануне нереста. Я видел любопытную картину: самки с раздувшимися животами медленно плавали возле самого дна, в то время как самцы держались высоко над ними, метрах в десяти выше. Отяжелевшие от икры самки, похоже, не имели сил подняться к самцам, а те почему-то не хотели опуститься к самкам. Когда самкам пришла пора выпускать икру, самцы стали выпускать молоки прямо сверху, белыми струями. Весь придонный слой превратился в молозиво, в котором трудно было что-либо разглядеть. Мы сообщили о своих наблюдениях начальнику промыслового района, после чего промысел минтая возле Западной Камчатки был прекращен.