Олег Куваев: повесть о нерегламентированном человеке - Василий Авченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Куваев окончил геологоразведочный институт, изучал земную кору, и в этом смысле он – геолог (как генерал – тоже солдат). Да и для неспециалиста геологи – все: от шурфовщиков до академиков, от ищущих руду до познающих общие законы жизни. Но если всерьёз рассуждать о Куваеве-учёном, то следует оперировать более строгим термином «геофизик» (в случае с Куваевым кажется, что геофизика – сплав не столько геологии и физики, сколько географии и метафизики). Ещё одним геофизиком русской литературы, тоже «м.н.с.» (разве что не в Магадане, а в Екатеринбурге) позже станет трагический поэт Борис Рыжий (1974–2001).
Борис Седов считает: «Научные статьи Куваева, в том числе неопубликованные, свидетельствуют о его высоком профессионализме и умении сочетать производственную деятельность с научной. Содержание отчётов и статей Олега говорит о том, что написание кандидатской диссертации, о необходимости защиты которой он неоднократно писал, было не за горами. Несомненно, если бы Куваев продолжил геофизические исследования, это сделало бы его крупным учёным. Он был добросовестным, толковым инженером-геофизиком. Но перед ним ещё в период работы в СВГУ стоял вопрос: быть писателем или учёным?»
Николай Шило рассказывал Владимиру Курбатову: «За три сезона работ – в низовьях Колымы, по побережью до мыса Биллингса, на острове Врангеля – Олег Михайлович провёл очень важные, качественно выполненные гравиметрические разрезы и сумел сделать по ним далеко идущие выводы. Данные замеров позволили ему поставить под сомнение единство одной из геологических структур – бывшего Колымского срединного массива и его продолжения в море. Тогда никто не обратил внимания на высказанные впервые Куваевым сомнения, но я обратил… К тому же я знал Олега Михайловича как вдумчивого результативного геофизика… Опираясь на полученные данные, я писал в одной из своих научных публикаций: „Как показали последние исследования, Срединный Колымский массив не продолжается в Ледовитый океан и не смыкался с Гиперборейской платформой“… Ценность работ, проведённых Олегом Михайловичем и нашим институтом, несомненна; в те годы мало кто мог даже представить их истинную значимость. По существу, мы впервые заглянули в глубины Колымской низменности и шельфа окружающих Чукотку морей. Для того времени работа фундаментальная, сложная и смелая, особенно это относится к проникновению в океан и постановке там гравиметрических исследований. Что они давали науке и что позволяли предположить? Нижнеколымская низменность вообще была белым пятном. Что там за структуры? Куда уходит Яно-Колымская золотая провинция? Ответить на эти вопросы было чрезвычайно важно… Исследования Олега Михайловича позволяли делать определённые выводы о расширении зоны золотоносности Чукотки. В нашем коллективе он успешно рос как геолог и как специалист, был нужен институту. И как к человеку у меня к нему не было претензий, мы с ним неоднократно с удовольствием беседовали».
«Геолог начинается с тридцати», – утверждает Катинский в «Территории». А по-настоящему созревает учёный ближе к пятидесяти. Случай Куваева нетипичен: тридцатилетний неостепенённый мэнээс проводит ответственные работы, внедряет новые методы, выдвигает смелые гипотезы… И это – всего за несколько лет. Он был уже на подступах к кандидатской. Мог сделать её сравнительно быстро и хорошо, чему способствовали и его отношение к работе, и материал.
«Чем отличается Магадан от Москвы: в столице много талантливых людей, но мало материала. В Москве на тему сразу бросаются несколько человек. Кто первый написал, тот и защитится. А здесь было проще сделать хорошую работу в силу благодатного необычного материала», – рассказывает Борис Седов.
«Здесь каждый отчёт должен быть докторской диссертацией, а не ученической схемой», – заявляет Гурин в «Территории».
Магаданский спортсмен, путешественник Рудольф Седов приводит слова чукотского геолога Иосифа Тибилова (1941–2017): «Олег Михайлович сделал первое гравиметрическое пересечение Чаунской губы. По классу точности его измерения соответствовали стотысячной съёмке. Это геофизик от Бога. Несомненно, у него были задатки учёного, а тех первых материалов, которые он собрал, хватило бы на кандидатскую с избытком».
Сам Куваев в 1963-м писал с Врангеля, что набрал «уникальные материалы» для кандидатской: «Года через три помимо воли будешь кандидатом». Но тут же: «Север надоел уже порядком… закончу отчёт, напишу пару статей и уволюсь к чертям, снова буду вольным художником». В этот период Куваева звали в Ленинград – в НИИ геологии Арктики, но он отказался. Писал: «Я просто не способен к стабильной работе в какой-нибудь конторе на долгий срок… Меня уже куда-то тянет из Магадана…»
Он мог работать так, как не может никакой конторский планктон, но не выносил офисного распорядка и дисциплины. Даже в геологии для него было слишком много бюрократии, кабинетной рутины…
Начало 1960-х, Андрею Попову
С седьмого класса я отравился мечтой о тех странах, что лежат за горизонтом, кончил институт и вот, поработав два года, понял, что даже профессия геолога или геофизика не даёт полного удовлетворения этой мечте. Сейчас у меня богатейшие возможности для научной работы и карьеры. Можно даже говорить о кандидатской кличке через четыре-пять лет при определённой интенсивности труда. Ну а дальше что?
1963-й, Галине Куваевой
В Москве работать я не хочу. Ты пойми, что эта наука меня совсем не увлекает. Наука сейчас стала производством, делается массами, и, значит, романтики в ней нет… Единственное, что мне помогает выдерживать или, вернее, поддерживать интерес к работе, – это экзотичность всех моих затей.
Тут же пишет, что добивается продолжения работ в море, но теперь уже на… подводной лодке: «Ради подводных лодок я ещё могу кидать идеи и писать статьи… А если это просто так, для науки, так пошла она к лешему». Критически оценивал себя: «У меня есть идеи, свои, есть чувство важного, есть организаторский огонёк. Абсолютно нет системы и усидчивости. В науке с этим далеко не уйдёшь».
«Трудно сказать, мог ли Куваев состояться как учёный. Я знаю довольно много людей умных, достойных, но внутренне несобранных. Они не хотят тратить время на формальности, научный аппарат, выполнять все требования… Думаю, он мог бы всё это (диссертацию. – Примеч. авт.) сделать, но мне кажется, что он уже в те годы выбрал литературу», – считает член-корреспондент РАН Николай Горячев.
Хотя и в 1969-м Куваев, уже профессиональный писатель, признавался Этлису: «Чертовски только жалею, что диссертацию не добил. И перед собой, и перед Шило неловко».
Учёный Куваев оставил несколько отчётов и научных статей. Неподготовленному человеку читать их непросто: они переполнены специальными терминами и формулами, но общее впечатление получить можно.
Отчёт о работе Ичувеемского геофизического отряда за 1958 год, отчёт о работе Чаунской рекогносцировочной геофизической партии за 1959 год, статьи «Особенности интерпретации данных ВЭЗ способом дискретного ρ2 в условиях маломощных наносов», «Способ ускоренной проверки температурных кривых гравиметров типа ГАК и „Норгард“» – это певекский период. Сюда же отнесём документ под названием «Основное направление геофизических работ Чаунского райГРУ на 1962 год»: «Предлагается организовать комплексную геофизическую партию, включающую гравиразведку, метод ВЭЗ и магниторазведку… Металлометрическая съёмка намечается в связи с возможной перспективностью её постановки на поиски золота по спутникам… Перед магниторазведкой… до сих пор стоит задача выяснения её возможностей по поискам в речных долинах участков, обогащённых магнетитом, как, возможно, наиболее перспективных на наличие скоплений россыпного золота. Все ставившиеся до сих пор в этом направлении работы не выходили за грань простого любительства».