Королева Виктория. Охотница на демонов - А. Мурэт

Грустно, но последующие события сделали именно это.

Королева была в неописуемом смятении. «У меня нет желания быть беременной, — восклицала она. — Абсолютно никакого». Она уставилась на Альберта взглядом, не оставлявшим ему сомнений в том, что видит в нем виновника этого несчастья.

— Это просто отвратительно, — распалялась она, — худшего несчастья для меня нельзя и придумать. Эта беременность послана, чтобы омрачить мое счастье. О-о, как мне хотелось наслаждаться жизнью с тобой хотя бы полгода, мой любимый. Но забеременеть за несколько коротких недель безмятежного супружества, это и в самом деле слишком. Как для женщин это вообще может быть желанным?

Они были женаты не так уж долго, Альберт знал, что в подобном состоянии ее лучше не прерывать и не произносить никаких слов утешения. Он знал, что ее гнев, как бурное пламя, стихнет сам, выдохнувшись, хотя ему редко доводилось видеть вспышку такой силы. «А что, если мои мучения вознаградятся только мерзкой девчонкой? — бушевала она дальше. — Да я просто утоплю ее!»

Тут Альберт уже не выдержал. «Хватит, Виктория, замолчи, — сказал он, придвинувшись и положив руки ей на плечи, что заставило, наконец, успокоиться эту гневливую королеву, — это совсем не надлежащее чувство для будущей матери».

— Ах, Альберт, — резко отклонилась она от него. — Опять ты с этим своим надлежащим. Я заявляю: твои мысли насчет надлежащего и не надлежащего волнуют тебя больше, чем здоровье и благополучие твоей собственной жены.

— Нет, нет, моя дорогая, — защищался он, — это ведь только потому, что обычно… как бы это сказать… — общепринято для женщины, ожидающей ребенка, встречать эту новость с неким подобием радости.

Это рассердило ее еще больше, щеки у нее просто запылали. «Обычно, Альберт, — слово не для меня. Если ты хотел иметь обычную жену, то тогда, позволь сказать, тебе было бы лучше оставаться в Германии».

Она уставилась на него, ожидая ответных возражений, на что он не пошел, продемонстрировав сдержанность, дипломатичность и немалое самообладание.

Возможно, подумалось ему, он сумеет загладить вину. И, надо сказать, во многом благодаря именно ему она оставалась бодрой, сильной и здоровой телом и душой во время той проклятой беременности и потом, после родов, когда 21 ноября 1840 года, в темный, серый день (с налетавшим дождем и ветром, не разгонявшим дым, который валил из каминов, сгущая и без того плотный, влажный воздух), после двенадцати часов мучительных усилий Виктория родила их первенца. Она сильно страдала от болей, но переносила их, как сказал ей позже Альберт, весьма стоически.

Девочка.

Когда все закончилось, Альберт сел у ее кровати. Он не дал придворным дамам возможности суетиться рядом, предпочтя сам вытирать пот с ее лба; нежно склонившись к ее розовеющим щекам, он шепнул ей: «Моя дорогая, ты должна пообещать, что не утопишь ее».

Еще не отойдя от пережитого напряжения и, как бы то ни было, разочарования из-за пола младенца, Виктория нашла в себе силы рассмеяться.

— Нет, — сказала она, глядя ему в глаза. — Я обещаю, что не утоплю ее.

— Хорошо.

— Вместо этого я собираюсь сделать ее подкидышем.

Теперь пришел черед и ему рассмеяться.

— Ты был со мной, — сказала она, когда он отсмеялся, — ты прошел со мной через все это.

— Я всегда с тобой, моя любовь, всегда. Если бы я мог взять на себя все твои муки, я бы сделал это.

— Все-все?

Он сделал вид, что раздумывает.

— Ну-у… возможно, не все из них. Большую их часть. Некоторую часть. Немножко.

Она засмеялась. «Я выражалась неприлично, когда рожала, а, Альберт?»

— Боюсь, что да, моя дорогая.

Она покраснела. «Правда? И доктор слышал».

— Ты говорила так интересно… — и он наклонился к самому ее уху, — какого черта, ко всем чертям.

— О-о.

— И это еще не все, Виктория, — он покачал головой с притворной печалью. — Страшно вымолвить, не все. Ибо и другие слова срывались с твоих губ, например, — и он снова наклонился и зашептал, — проклятье, да провалитесь вы все.

Она принялась хихикать, смущенная.

— …и еще почему-то майский жук. Ко всему прочему в один момент ты заявила, что — цитирую — «я не подряжалась клянчить, как милостыню, вашу помощь», а про ребенка — «выкиньте из меня эту проклятую штуку, выкиньте же, вон-вон».

— О, Альберт.

— Я шучу, моя дорогая, — сказал он. — Конечно, ты была молодец, и в нужные моменты ты делала все, как надо, именно так, как надлежало.

— Спасибо, — прошептала она. — Спасибо тебе за все. — Она потянулась отбросить челку с его глаз, и они на мгновение застыли. Затем, чуть усилив голос, она обратилась к матери, которая сидела у двери, погруженная в вязанье: «И тебе спасибо, мама».

Герцогиня встала, отложив вязанье в сторону, и с коротким поклоном произнесла «Ваше Величество».

— Ты разочарована, что это не мальчик, мама? — спросила Виктория.

Глаза ее матери блеснули. «Все мои мысли были о тебе, крошка», — ответила она.

Виктория улыбнулась. Герцогиня снова села.

В накуренном помещении по соседству ожидали известия министры и сановники; туда им принесли новорожденную для освидетельствования.

Среди них были лорд Мельбурн, архиепископ Кентерберийский (который был немного навеселе, как потом доложили Виктории), епископ Лондонский и лорд-стюард, управляющий дворцом. Все эти достойные джентльмены, когда ребенка положили на стол и развернули донага, столпились над ним и поспешили выразить радость от успешного разрешения Виктории здоровым младенцем, хотя и не сумели скрыть разочарования, что этим младенцем был не принц, а принцесса — Виктория Аделаида Мария Луиза, которую в семье будут звать просто Пусси, Котенок.

Виктория оставалась в постели две недели, оправляясь от тяжелых родов. Все это время Альберт ухаживал за нею, ожидая ее полного выздоровления. Он сидел с нею в затемненной комнате. Читал ей. Писал за нее письма. Он никому не разрешал переносить ее с кровати на софу, делая это сам; и куда бы ей ни требовалось переместиться по дворцу, он настаивал, чтобы звали его, чем бы он ни был занят по своему обычному распорядку — и сам катил ее в коляске по коридорам. Конечно, это включало и выполнение обязанностей ее доверенного лица. Он представлял ее на заседаниях Тайного совета; он следил за всеми делами Кабинета министров и докладывал ей, он сам вникал в дела политической жизни. Вечером он обедал с герцогиней и затем шел к Виктории в ее комнату. Он выглядел как человек довольный, живущий любовью, и эти чувства наполняли его еще большим счастьем в домашней, семейной обстановке. Особенно это проявилось в том энтузиазме, с каким он готовил их дом к Рождеству.