Три повести - Виктор Семенович Близнец

замер, раскрыв от удивления рот. Нет скотины, пропала. Хоть караул кричи. Неожиданно что-то плеснуло под мостом. Смотри, тюленья морда! Одни только ноздри выглядывают. Шумнули воздухом через две дырки — и снова под воду. Наверное, около часа купались буйволы: то исчезнут и долго их нет, то один из них выставит свой чугунок, глотнет воздуха и опять на дно. «Дразнят, мурзатые!» — злится Яшка. Так и не дождался он, когда буйволы сами вылезут на сушу. «Чтоб вы там и остались!» Разделся, палкой выгнал проклятых из воды.

Нет, не лежало Яшкино сердце к «моржам». Хоть и убедился он вскоре, что скотина работящая: такую тянет арбу, дай боже волам; и верхом можно было прокатиться на них (ничего, терпят, не сбрасывают), а все же не то. Возьмите только упряжь: ярмо, занозы, дышло, цепи… Одно скрипит, второе шатается, третье ломается. А скорость? Семь раз сбегаешь туда и обратно, пока «моржи» доползут. Нет! Что ни говорите, конь — святое дело. Кровь горячая, ноги быстрые, грива вихрем; летишь в степи — душа поет.

Как крест тяжкий, нес Яшка немилую буйволовскую службу. И не было ни одного дня, чтобы не вспомнил свою Трофейную. Из оранжевой воды глядел на него холодный глаз, будто укорял: «Недосмотрел, Яшка, не уберег…» И страшная злоба кипела в его душе: кто же он, этот убийца?

Однажды (это было на восходе солнца) к Яшке подбежал Вовка Троян, гнавший мимо кузницы свое «бородатое» стадо. Деркач как раз прилаживал к бороне кусок гнилой веревки, чтоб как-то привязать дышло. Веревку кто-то давно вымазал в грязи: узлы засохли, закостенели, как кулаки. Яшка зубами пытался развязать их. Наелся песку, измазался по самые уши, а распутать веревку не мог. В это время и подошел Вовка Троян:

— Слушай, Яшка, что сегодня было…

— Говори, не глухой.

— Да не грызи ты узлы! Слушай…

— Ну? Прицепился, как пес к голенищу!

— Это очень серьезно…

Яшка сплюнул буйволу под ноги и зло посмотрел на Вовку: «Лезет, козопас, со своей болтовней!» Но ничего не сказал, так как увидел: Вовка чем-то взволнован, даже больше — напуган. Он сжал тонкие губы, съежился, как галчонок в осеннее ненастье.

— Что у тебя? Говори! — уже мягче сказал Деркач.

— Яшка… У них, честное слово, кто-то есть… Сейчас выгонял коз, а Кудым… Тьфу, не так! Значит, Кудым пошел отвязывать коз, а я возле сарайчика. Жду. И тут меня схватило, да так схватило, хоть танцуй. Я быстренько — за сарайчик. Стою и слышу: бу-бу-бу… Думаю: кто это бубнит? И где? За стеной? Нет, просто из-под земли по-мужски: бу-бу-бу… Сердито. И слышу другой голос, женский. А передо мной Василина (она, знаешь, какая-то дикая!) за сарай забежала. Смотрю: у стены кучка пепла, расстеленная рогожка шевелится… Я тогда…

— Заглянул?

— Нет, испугался… Как драпанул от того места! Думал, может, Гавриил. Так нет, сидел бродяга возле хаты. Кто-то другой прячется…

Деркач вытянул жилистую шею, словно глотком воды подавился: прищуренные глаза его налились зеленоватым холодком.

— Н-да-а-а, — сказал Яшка. — Это он. Это тот, что охотится. Точно!.. Ты об этом никому не сболтнул?

— Никому. Матери надо сказать.

— Ты что? Не смей! Слышишь? Не пугай людей, пускай себе сеют. Я сам все сделаю. Понял? И не сейчас, а ночью, когда будет спать…

Хотя Вовка и поклялся на солдатской звезде, что будет молчать, но Яшка не успокоился и до тех пор провожал его глазами, пока Вовка не скрылся со своим стадом.

14

В небольшой печке жарко горел огонь, красные языки выхватывали из тьмы то белую Ольгину косынку, то уставшее лицо матери. Ночь выдалась, правда, холодная, но тихая и звездная, и Трояны готовили ужин во дворе: не было чем светить — керосин и растительное масло кончились.

Мать с Ольгой, подсев ближе к огню, толкли жмых, чтобы заправить суп, Вовка подбрасывал в печку сухие ветки. Мальчишка не слушал, о чем разговаривали женщины; он неторопливо мешал тлеющие угли, наблюдая, как сворачиваются лодочкой листья, как они вспыхивают и летят во все стороны, словно мотыльки, трепещут розовыми крылышками и растворяются в темной пучине. Вовка думал о своем. Целый день его лихорадило. Ходил в степи за козами, а перед глазами одно и то же: куча пепла, что за Кудымовым сараем, эта рогожка (она, честное слово, шевелилась!) и тихий голос из-под земли: бу-бу-бу… А потом встреча с Яшкой, зеленоватый огонь его глаз, угрожающее предупреждение: «Сболтнешь кому-нибудь — буду считать предателем. Один на один рассчитаюсь. Понял?»

Вечером, когда Вовка пригнал коз в село, он снова увидел Яшку. Тот сидел возле своей землянки и протирал сукном автомат. Около него лежала пилотка, а в ней полно патронов, смертоносная груша — осколочная граната. Деркач готовился, как солдат к ночной атаке, — серьезно и хладнокровно. Это еще больше напугало Вовку. Нет, нет, Яшка не шутит, Яшка такой, что бросится и в пропасть. Но почему не позвал людей, почему обошел его, Вовку? Разве это честно? Кто первый заметил этот тайник, кто?.. Еще находясь в степи, Вовка хотел подбежать к матери и все ей рассказать. Но… он поклялся. А когда мужчина, когда солдат слово дает — все!

Хоть кровь из носа — молчи!

Вовка испуганно повел глазами. За печкой — густая тьма. Будто черная гора окружила их двор. Весь свет закрыла она, только над головой брезентовая заплата неба и таинственный шепот звездочек. Вовка стал прислушиваться. Грозно молчит гора. Но вот-вот разорвется тьма, испуганно загрохочет обвал. И тогда будет поздно. «Может, матери сказать все-таки?» — шевельнулась в голове предательская мысль. А мать и не догадывалась, что происходит в душе у сына; она ворковала с Ольгой:

— Теперь, доченька, легче будет. Что ни говори, отсеялись, хотя и поздно, но что-то на осень уродится. А пока будем полоть, окучивать и за хаты возьмемся. До каких же пор жить в земле? Сообща не торопясь и начнем. Кто воду принесет, кто глину — вместе всегда веселее. Одной построим стены, потом другой, и так всем по очереди… Яценко стропила поставит, камышом снаружи покроет — вот и улица. Хатки беленькие, все как по шнурочку, ставни голубые, кругом сады — оживет село!..

Сначала Вовка рассеянно слушал мать, но она рисовала такую картину, что он, помимо воли, как листик по течению, поплыл за ее мыслями: на минуту представил себе сказочное село, спустившееся к ним прямо с неба. Не только ставни в хатах, все село будет голубое: голубой мост через Ингул,