Тысяча дней в Венеции. Непредвиденный роман - Марлена де Блази

Венеция выражала мне симпатию — здесь, на волнах, на темной воде, в качающейся черной лодке.

Мы отчалили от базилики, и я смотрела, как она встает в желтой дымке солнечного света, подсвеченная сзади и слева. Великое творение Лонгена вырастало в верхней точке полукруга, описанного Сан-Марко и Реденторе на Джудекке, оно покоилось на миллионе деревянных опор, погруженных в илистое дно лагуны.

Круглая, огромная и мрачная, слишком тяжелая для своего трона, она выглядела крупной и пышнотелой королевой, сидящей в изысканном саду. Какое тщеславие должен был иметь строитель, чтобы мечтать о такой церкви, предполагать, что может ее построить, — и воплотить мечту? Я проходила по узкому понтонному мосту, который каждый год перекидывали в этот день через канал. Венецианцы преодолевали качающиеся, подвижные платформы, бережно неся подарки для Мадонны, спасшей их древних предков от чумы около пяти столетий назад. Раньше это были земные блага в виде хлеба и фруктов, джема и соленой рыбы, иногда мешка жирной красной фасоли. Теперь пилигримы чаще несли свечи, каждый держал свою, как во время богослужения, и пламя освещало холодные камни часовни Девственниц. Возле ступеней базилики я купила толстую белую свечу, слишком широкую, чтобы обхватить ее рукой.

Женщины схожего возраста держались вместе, иногда три или четыре стояли рядом, их родство было обманчиво, но внешне они похожи. Пожилая женщина шла со своей дочерью, внучкой, правнучкой, и я видела лицо маленькой девочки в лице прабабушки. Пожилая женщина в красивом красном пальто опиралась на трость, на ее ногах белые чулки, на лице осторожное, неуверенное выражение. Какова ее история? Она носила берет, низко натянутый на прямые серебряные волосы.

Волосы ее дочери были такими же прямыми и серебряными, но и та, что, видимо, дочь дочери, тоже прямоволосая блондинка. Одна из них поправила берет на светлой головке маленькой девочки, крошечной красавицы. Мне нравилось наблюдать за ними. Я хотела бы принадлежать к такой семье, нежно относиться друг к другу и получать нежность в ответ. Я хочу, чтобы моя жизнь тоже была полна романтики, проста и безопасна. Действительно ли у них такая судьба? Я пожелала бы моей дочери пройти по этому мосту. Я была бы рада услышать ее голос, услышать наши голоса вместе в голубых сумерках, на пути к Мадонне. Я хотела бы подарить моей дочери уверенность.

Внутри базилика представляла собой гигантский кусок льда, задрапированный красным бархатом. Воздух казался голубым из-за смертельного холода, древнего холода пяти столетий, холода в ловушке белого мрамора. Двигаться невозможно, мы стояли в плотной толпе, наше дыхание с паром уносилось вверх. Епископы и священники возле алтаря благословляли дары, окропляя святой водой. Я пыталась передвинуться на пустое пространство со стороны алтаря, где очень молодой священник обильно обрызгивал собравшихся. Возможно, это его первый праздник в Салюте, как и у меня, думала я, подходя под благословение. Ступни, запеленутые в шерстяные носки, ноги в высоких замшевых сапогах до колен, длинная шаль поверх длинного пальто — у Фернандо была казацкая шапка с ушами времен Второй мировой войны; несмотря на одежду, мне было холодно. А еще я изумлялась, насколько венецианцы осознают себя частью города, чтобы из года в год участвовать в обряде, помнить, что кровь и плоть присутствующих происходят от крови и плоти тех, кто жил и умер так давно. Как мало я знаю о себе самой, размышляла я, сходя вниз по ступеням и снова на причал.

Потом я увидела мужчину в бобровой шапке, длинном зеленом грубошерстном плаще, накинутом на плечи; он выглядел как Цезарь на Рубиконе. Я быстро вспомнила, что точно знала о себе. Я знала, что люблю этого мужчину всем сердцем. Мой муж сошел с лодки.

— Вот ты где, — сказал он. — Я хотел сделать тебе сюрприз.

В этом он весь.

Фернандо был прав, никаких особых изменений в нашей пост-брачной — или пост-медовой — жизни по возвращении из Парижа в Венецию не произошло, разве что муж стремился к большему покою после бурных событий осени. Он предложил заняться обстоятельным ремонтом квартиры. Я чувствовала, что блеск Парижа и внимание к уровню комфорта становятся ритмом моей венецианской жизни.

Мой герой полагал, что чем скорее я пойму неизбежность перемен, тем лучше. «Мы не сможем считать, что наша квартира выглядит прилично в нынешнем состоянии, пока не приложили усилий». Он был прав. А я понимала, что он ощущает связь между работой в доме и внутренним душевным состоянием, связанным с пересмотром многих жизненных устоев, поэтому и не хочет ждать. Фернандо жаждал деятельности.

— Это ведь и твой проект, — милостиво поделился он со мной с таким видом, будто уступил мне Австрию. — Так что ты решай, когда начнем.

— Давай окончательный план нанесем на бумагу, — предложила я, и мы составили список, комната за комнатой, предмет за предметом, порядок выполнения работы. Я видела степень сложности при выполнении этого плана, его светлые и темные стороны, и не прошло и минуты, как мы уткнулись в проблему пожарных. Поскольку ремонт предполагался капитальный, я следила, чтобы кладовая была вместительной, и общество помещалось за столом. Но пожарные считали, что тоже заботятся о сохранности жилища. Или, как в нашем случае, заботятся о наблюдении за теми, кто в домике живет. И в соседней квартире, и в квартире напротив.

С ремонтом я была знакома не понаслышке, мои таланты требовали применения, и я была готова поддержать мужа во всех его благородных начинаниях.

Первая половина дня уходила у меня на знакомство с арматурой, сантехникой, кафелем и прочим, чтобы составить хотя бы примерную калькуляцию. Вечером мы вместе с Фернандо ехали к поставщикам делать окончательный выбор и заключать контракт на работы. Я старалась пропускать мимо ушей недовольное ворчание и отчаянные жалобы итальянских мужчин, договаривавшихся о чем-то большем, чем сухая чистка дождевика. Непомерно раздутые истории о ежедневных махинациях итальянских рабочих оказались полной чепухой. Я должна была учитывать, что не только живу в Италии, но и то, что ремонт в Венеции имеет свои особенности.

Первое, что следовало принять во внимание, — все венецианские мероприятия зависят от воды. Венеция поднялась как убежище, ее недосягаемость была условием существования. Немногое изменилось за пятнадцать столетий, ничто не может быть сюрпризом для старой девы. Все и вся передвигаются по ее мерцающей территории на лодках.

Даже если люди и товары прибывают сюда по воздуху, они должны затем передвигаться по воде. Так, перегрузка каждой картофелины, каждой нитки и упаковки с цветами, каждой лампочки и побега петунии — это переезд через лагуну или каналы. Для передвижения Венеция — самый дорогой город в Италии, а еще надо учитывать зависимость от водной среды. Кто настолько глуп, что все его возражения можно остановить словами «катер опаздывает» и «из-за тумана»? А транспортировка через канал, через rio, через riello? Вода — трубопровод и барьер, и венецианцы используют оба эти преимущества. Столяр, который пришел менять пол, или бригада в цементной пыли, перекрашивающая стены в вашем доме — все обсуждают тему воды, и это нужно воспринимать как данность.