Прогулка - Дрю Магари

– Но ты не пойдешь.

– Нет, не пойду. Я именно там, где должна быть. Может, когда-нибудь ты найдешь себе местечко вроде этого.

– Может, и найду.

– А может, этот Ворис прикончит тебя и выпустит тебе кишки. Кто знает?

– Да, спасибо за напутствие, Фермона. Прощай.

– Прощай! Навсегда!

Он закинул рюкзак на плечо и направился обратно по горному тоннелю. Назад к замку по тропе, которая однажды вернется к этой самой горе.

Но сперва его ожидал Ворис.

Он шагал между изгородями из жердей, и на этот раз из-за его роста путь выдался значительно короче. Лошади у его ног походили на белок. Да и сама земля сделалась какой-то пружинистой. Неудивительно, что Фермона всегда пребывала в таком веселом настроении. Ощущать себя великаном – это просто фантастически.

На обратном пути дом так и не появился, позволив Бену хотя бы на время отвлечься от мыслей о семье. Тоска и страдания сейчас ничем не помогут. Ему придется вести себя как журналисту, попавшему на фронт, туда, где нужно наблюдать, но не становиться частью происходящего. Возможно, это ему удастся, если он отнесется к своему положению как наблюдающий интересные симптомы врач, если станет вести себя так, будто послан сюда с каким-то заданием. Держи дистанцию. Анализируй, отстранись, отбрось эмоции. Постоянно чем-то занимайся, и бремя времени сделается легче.

Но отстраненное и аналитическое мышление дадутся ему не так-то просто. Эмоциональное потрясение потихоньку спадало, и от этого еще яснее проступал весь ужас ситуации. Ему оставалось идти так много лет, что сама мысль об этом угнетала его, словно свинцовые вериги. Он не переставал размышлять о последних ужасных воплях жертв Фермоны, некоторые выкрикивали имя чудища из высившегося впереди на тропе замка. Возможно, они тоже заблудились на тропе, и Ворис был ожидавшей их судьбой. Возможно, Ворис и есть Постановщик, и тропа поставляет ему жертв. «Глаза совершенно черные, за исключением зрачков, через которые Ворис способен излучать свет, достаточно яркий для того, чтобы прожечь насквозь практически любое живое существо».

Подойдя поближе к замку, Бен почувствовал какой-то металлический запах. Одна из крохотных диких лошадей подскакала к забору и поглядела на него из-за изгороди. Изо рта у нее стекала струйка крови. Бен запустил руку в рюкзак и погладил пистолет.

Он прошел мимо жеребца и быстро направился к началу извилистой, изгибающейся кверху дороги, ведущей к темному замку. Между обрывом скалистого утеса, где стоял Бен, и массивными воротами замка пролегал ров глубиной метров тридцать. Вода в нем была кроваво-красного цвета, как и в лежавшем неподалеку пруду. Стая лиловых лебедей кружила надо рвом, кровь смачивала их перья, окрашивая черным. В воздухе сильно пахло железом. Бен приладил рюкзак повыше на плечо и зашагал вверх по дороге, остановившись на полпути, чтобы присесть и отдохнуть, болтая ногами над каменной аркой. Сиреневые лебеди пролетали под аркой и ныряли в кровь, выныривали и становились ржаво-коричневого цвета. Впереди дорога заканчивалась огромным проемом и поднятым тяжелым разводным мостом, преграждавшим вход в замок с этой стороны.

Бен обхватил голову руками и с силой протер глаза, словно в радужные оболочки попали осколки стекла. Тело его изменилось. Через несколько лет он окажется в другом, измененном облике, возможно, за этот период пережив множество трансформаций. Не существовало ни малейшей гарантии, что в итоге он вернется к своим нормальным размерам, нормальным пропорциям и к своему нормальному «я». Может, существовало некое колесо судьбы с пришпиленной в центре тупой головой, а все эти вероятные виды обликов были наскоро прикреплены вокруг нее. И Кто-то Наверху вращал его через случайные промежутки времени, просто чтобы в свое удовольствие полюбоваться, как Бен помимо воли становится великаном, крабом, кентавром, посудомойщиком или ломтем хлеба. В том краю не существовало ничего постоянного, включая его самого.

Единственным четким и конкретным объектом оставалась память. Он залез в рюкзак и вытащил оттуда бумагу и ручку, которые увеличились в размерах вместе с рюкзаком и его телом и остались вполне пригодными для использования. Он попытался бегло набросать свою семью, вызвав в памяти фотографию с телефона. Внутренним взором он ясно ее представлял: столик в закусочной, курточку Флоры из лилового флиса, Терезу, смущенно потиравшую обручальное кольцо.

Но он не смог все это зарисовать. Художником у них в семье была Тереза. В те немногие часы, которые ей удавалось выкроить, она писала красками удивительные вещи: яркие пейзажи, гнедых лошадей с блестящими мускулистыми телами, безжалостно- ироничные автопортреты. Она знала все о законах света и тени в живописи. Она видела композиции там, где Бен вообще ничего не мог разглядеть. Сам он рисовал, как детсадовец, которого попросили набросать портрет подозреваемого в убийстве. Чем тщательнее он работал карандашом или кистью, тем хуже становился портрет. И тем забавнее. Флора безжалостно высмеяла его последний творческий опыт. Она заглядывала ему через плечо и с характерной для нее прямотой говорила:

– Рисовальщик из тебя никакой, пап.

Бен рассмеялся. Теперь он мог вызывать подобные воспоминания. Он мог оказаться в доме и грезить о Терезе и детях, превращая эти грезы в реальные остатки прошлого. Эти грезы представляли собой прямую противоположность жизни «до тропы», когда он сидел дома в окружении бесившихся детей и воображал, что рыбачит на речке где-то вдали от дома. Теперь фантазии поменяли направление. Обычные мирские радости представлялись такими далекими и чуждыми.

Бен скомкал листок и швырнул его вниз. Прежде чем тот шлепнулся в стоячую кровь, подлетела еще одна ворона (или та же самая?) и подхватила его на лету. Он скомкал еще один лист и бросил в птицу, но промахнулся.

Ворота замка манили его. Он вплотную приблизился к большому провалу между концом каменного мостика и узким уступом под воротами и заглянул в застывший внизу ров. Одному богу ведомо, что произойдет, если свалишься в этот водоем, кишащий разнообразными обитателями. Это там обитают Студни? Или те, многоротые?

Он наклонился через провал и уперся руками в стену замка. Положение не самое удобное. Если он шагнет прямо на уступ, ему не хватит места, чтобы опустить подъемный мост, не задев своего исполинского тела. Поэтому он уцепился гигантской рукой за верхний край моста, опершись другой рукой о стену, а потом резко рванул мост вниз к своим ногам, выровнявшись на краю проема, когда цепи туго натянулись, а мост, рухнув перед ним на самый краешек дороги, едва не размозжил ему пальцы ног.

За мостом находился не каменный входной шлюз, а несколько двустворчатых стеклянных дверей высотой метра два с половиной. Окошки были из дымчатого стекла, так что Бен не смог разглядеть, что же внутри. С двух сторон желтели яркие наклейки с надписью «ОСТОРОЖНО! АВТОМАТИЧЕСКИЕ ДВЕРИ». Выглядели они как двери гостиничные.

Бен совсем было собрался ступить на подъемный мост, как вдруг удерживавшие его цепи начали скрипеть и скрежетать. Металлические стержни, крепившие правую цепь к каменной стене замка, вылетели прочь, а сама цепь с оглушительным грохотом рухнула на деревянный мост, превращая дерево в щепы, летевшие вниз, в кровавый ров. Вскоре мост начал разваливаться на части, тяжелые обломки дубовых бревен валились прямо на стаю лиловых лебедей. Часть моста через ров исчезла, а мертвые лебеди плавали по поверхности плазмы. Остался лишь маленький уступ напротив автоматических двустворчатых дверей.