Парни и секс. Молодые люди о любви, беспорядочных связях и современной мужественности - Пегги Оренстейн

Хавьер все равно не сломался, вопреки ожиданиям некоторых. Он вспоминает, как несколько лет спустя случайно столкнулся с учителем английского языка из средней школы. Тот удивился такой встрече.

«Ты все еще здесь?» — сказал он. «Я ответил: “А где же я должен быть, по-вашему?” — вспоминает Хавьер. — На что он заметил: “Я не думал, что ты справишься”».

В этом привилегированном мире Хавьер как будто постоянно находился под прицелом: его оценивали не как индивида, а как представителя определенной этнической группы. Как геи и трансгендеры, с которыми я беседовала, — да и все остальные парни, которые отклонялись от цисгендерных норм и гетеросексуального представления о маскулинности, — Хавьер следил за каждым своим движением, за каждым словом: как ему ходить, как разговаривать, как одеваться. «В общественных местах я держусь максимально строго и активно, — объяснил он. — Ради себя и своей семьи, но еще чтобы доказать другим… Понимаете, эти люди думают: “Ну, если он заявится сюда в рваных джинсах, мы его точно не пустим” — и еще много чего. А тут я: “Представляете, у меня правда есть классические ботинки под костюм”. Такое ощущение, что всем этим людям, фанатевшим от популярной черной культуры, надо объяснять, что нельзя судить о нас по клипам».

При этом мальчикам-афроамериканцам проще адаптироваться в белых школах, чем девочкам[140]. Оба пола превращаются в некий стереотип для своих одноклассников, однако мальчиками восхищаются, считают их «крутыми», «спортивными», «находчивыми» — будто звезда хип-хопа упала с небес на землю. Девочек же называют «шумными», «агрессивными» и «нищебродками». В школе Хавьера белые девочки радовались возможности пойти на выпускной с темнокожим одноклассником. Однако ни белые мальчики, ни афроамериканцы не торопились приглашать на подобные мероприятия темнокожих девочек. «Так не должно быть, но это показательный пример», — сказал Хавьер. Темнокожих девочек обычно не звали и на вечеринки белых одноклассников, но стоило пригласить парня-афроамериканца, и твой рейтинг сразу взлетал до небес. «У нас самая крутая музыка, самый крутой диалект, — сказал Хавьер. — Черная культура — это и есть культура нашей страны. Это идеал, к которому стремятся многие белые парни. Видимо, они думают, что со мной они станут чуть ближе к эталону».

Возможно, все так, однако та версия черной культуры, которую «сбывают» белым парням, не имеет почти никакого отношения к тому, что молодые афроамериканцы представляют собой на самом деле. Хавьер, к примеру, был «Орлиным скаутом» (высшее звание в скаутском движении) и наставником летнего лагеря, а также представлял свою школу на национальной конференции по культурному разнообразию. Его одноклассник Эйден, 17 лет, худенький, с коротко остриженными кудрями и прыщами на одной щеке, сказал мне, что предпочитает слушать Лорин Хилл, певицу старой закалки, а не «этих, которые называют женщин сучками». Он цитирует Фредерика Дугласа и Корнела Уэста[141] и активно участвует в школьном объединении, которое отстаивает обоюдное согласие в сексе. Коммерческая черная культура, которую поглощают их одноклассники, напротив, продвигает гипермачизм, жестокость и унижение женщин как доказательство настоящей мужественности. Все это можно найти в хите Лила Дики 2018 года «Чумовая пятница» (Freaky Friday) — на момент написания этой книги клип набрал более 500 миллионов просмотров на YouTube. Белый комик-рэпер Дики просыпается в постели с двумя полуголыми девушками и волшебным образом превращается (благодаря загадочному содействию азиатского официанта в китайском ресторане) в R&B-певца Криса Брауна. Он заглядывает себе в трусы и видит, что его «малыш» — о, чудо! — не так уж и мал, и понимает, что стал потрясающим танцором. Крис Браун, напротив, застрял в теле Лила Дики и в ужасе смотрит на свой ущербный детородный орган, но утешается тем, что может спокойно носить голубое (этот цвет традиционно ассоциируется с бандой «Крипс») и при этом не получить пулю в лоб.

В этом видео обыграно, как белые парни воспринимают темнокожих мужчин (точнее, к какому восприятию их приучают). Мир афроамериканцев предстает для них одновременно притягательным и пугающим. По выражению социолога Майкла Киммела, это дерзкое сочетание «атлетического совершенства, агрессии и сексуального хищничества»[142]. Однако, перенимая внешнюю атрибутику — слушая музыку, просматривая клипы, вешая на стены постеры, копируя манеру говорить, одеваться, ходить, танцевать, выбирая себе кумиров, — вряд ли можно разрушить стереотипы. Образ, который проецируется на парней вроде Хавьера и Эйдана, выросших в самых бедных районах своего города, одновременно наделяет их привилегиями и налагает ограничения. «Приходится осторожничать, — комментирует Хавьер. — Люди обращаются с тобой так, будто ты самый крутой парень в комнате и все такое, но при этом они думают, что ты здесь самый тупой. Так что в конечном счете это тебе не поможет, если не покажешь себя с другой стороны. Нужно постоянно подтверждать, что ты не мусор».

На втором курсе Хавьер перестал ходить на вечеринки. «Одна мысль о том, чтобы наливаться спиртным в комнате, где собралось пятьдесят пьяных белых… — он покачал головой. — Это не по мне». Со своей девушкой он познакомился на местной конференции по культурному разнообразию. Они дружили целый год, пока отношения не переросли в романтические. «Мне важно, что, как темнокожая женщина, она понимает все мои многочисленные особенности и мне не нужно ничего объяснять, — сказал Хавьер. — Мне так спокойнее».

Напротив, его одноклассник Эмметт, который проучился в той же школе с детского сада (и потом по чистой случайности поступил в один колледж с Хавьером), был рад извлечь выгоду из своей притягательности для белых ребят. В своем родном районе он ни за что не прослыл бы крутым парнем. Нескладный, долговязый, с тяжелыми веками, с короткими завитками волос, он часто называл себя квинтэссенцией лени: слишком ленивый, чтобы хорошо учиться в школе; слишком ленивый, чтобы сделать первый шаг в отношениях с девушкой; и точно слишком ленивый, чтобы случайная связь переросла в нечто более значимое. «Я ни к чему не отношусь серьезно, — признался Эмметт. — Так уж меня воспитали. Я подавляю свои эмоции и превращаю все в шутку. Некоторые девчонки пытаются посадить меня на короткий поводок, хотят, чтобы я был их парнем… — он всплеснул руками, — а я им: “Да ни за что!” Обычно девчонки знают, чего ждать, если они хотят со мной замутить». В свои семнадцать лет он еще ни разу не был на настоящем свидании («Пару раз случалось, что мы планировали пообедать вместе, но потом забывали об этом и сразу прыгали в постель»). Девушки из его школы кокетничали с ним в Snapchat, чтобы не тратить время и нервы на личное общение — а вдруг он откажет. Они болтали и флиртовали, а ближе к выходным, как и все остальные в их кругу, понимали: что-то будет. Эмметт, по его словам, общался с «массой девочек» — как правило, на вечеринках, после которых уходил тусить с немногочисленными друзьями из школы, тоже темнокожими. Большинство девочек, с которыми он целовался, были белыми. Причина не только в том, что в основном они живут в этом районе. Так он меньше рисковал привязаться к девушкам эмоционально. Как правило, в эти моменты парень был пьян. «Целоваться с кем-то, когда ты нетрезв, совсем неприятно, потому что тяжело шевелить губами, — признался он. — Но когда ты в подпитии, а девчонка доставляет тебе оральное удовольствие — это настоящий кайф. Вот чем мы и занимаемся. Если ты подцепил кого-то на Snapchat или еще где, можно сразу пропустить прелюдию и перейти к главному».