Волосы. Иллюстрированная история - Сьюзан Дж. Винсент

Полезно сопоставить культурную значимость бороды с традицией сборников рецептов того времени. Они содержали рецепты по уходу за волосами и включали много препаратов и снадобий для бороды и усов (см. главу 1). Среди них встречаются красители для восстановления или изменения цвета волос, а также средства, которые сулили их усиленный рост. Например, рецепт 1588 года содержит инструкции по изготовлению линимента: после вымачивания в вине различных растений и веществ все нагревается с добавлением масла, меда и камеди. При нанесении на подбородок и щеки эта смесь «обратится волосами»[283]. Учитывая культурный контекст, в котором возник этот рецепт, легко увидеть, как продукты, способствующие росту бороды, могли найти заинтересованных покупателей в лице молодых мужчин, желающих ускорить появление растительности на лице, или мужчин старшего возраста, которые были недовольны своими редкими усами.

Важность, придаваемая бороде как признаку мужской зрелости, и беспокойство, которое мог испытывать человек по поводу ее неудовлетворительного роста, становятся еще более явными, если мы рассмотрим выводы, предоставленные сравнительной физиологией[284]. Имеющиеся данные свидетельствуют о том, что в раннее Новое время появление волос на лице происходило на шесть-семь лет позднее, чем в наши дни, и молодые мужчины даже в возрасте двадцати с лишним лет могли оставаться с юношески гладкими щеками. Например, Рембрандту было где-то около двадцати трех или двадцати четырех лет, когда начали расти его борода и усы. Учет исторических изменений физиологии позволяет понять более высокую значимость бороды, а не возраста, как маркера полной зрелости. Мужчина после двадцати лет был достаточно «старым», чтобы действовать во взрослом мире, и, тем не менее, чтобы достичь полной зрелости, ему не хватало волос на лице. (Это, безусловно, составляет полную противоположность опыту наших дней, который в среднем свидетельствует о более раннем начале биологического созревания в сочетании с более поздним началом самостоятельной взрослой жизни.) Швейцарский врач Феликс Платтер (1536–1614) остро ощутил это на себе. Несмотря на то что он успешно окончил обучение, в возрасте двадцати одного года он волновался, что из‐за отсутствия бороды ему могли отказать в выдаче лицензии на практику. Представляя особый интерес в свете традиции сборников рецептов, дневник Платтера фиксирует усилия, которые он прилагал, чтобы ускорить рост бороды. В возрасте девятнадцати лет и девяти месяцев в отчаянии он и его однокурсник приобрели именно такой препарат, как те, чьи рецепты появляются на страницах домашних справочников и медицинских текстов. Они нанесли его в надежде на успех, но, к сожалению, снадобье оказалось эффективным только в том, чтобы испачкать постельное белье. Вот как он сам описывает этот случай:

Ил. 4.4. Портрет Карла I. 1629

Ил. 4.5. Портрет Карла I. Ок. 1623. Карл I в 1623 году был еще в статусе принца Уэльского: на его верхней губе виден лишь слабый намек на усы

Дневник Платтера представляет собой больше чем просто окно в подростковые переживания прошлого, он показывает, что традиция рецептов была источником для реальных практик, а также живописует образ мужественности, погруженный в культурные и биологические условия своего времени.

Мы можем еще дальше углубиться в этот вопрос, рассмотрев два портрета Карла I, выполненных Даниэлем Мейтенсом. Первый (ил. 4.4) датируется 1629 годом, то есть Карлу на нем около тридцати лет: это муж, который скоро станет отцом, и король. Другой (ил. 4.5) был нарисован в год, когда ему исполнилось двадцать три. На этом портрете молодого Карла мы видим лишь бледную тень бороды и усов, которые впоследствии стали характерной составляющей его живописных изображений, — тонкую поросль только на его верхней губе. Теперь мы можем заключить, что это была возрастная норма той эпохи. Мы можем дополнить нашу интерпретацию второго изображения как портрета человека, еще не достигшего полной зрелости, рассмотрев его в сопоставлении с инцидентом, произошедшим ранее в том же году. Наследник престола в сопровождении помощников планировал тайную поездку в католическую Испанию для ускорения переговоров о браке с инфантой. Из-за дерзости предприятия, риска настроить против себя общественное мнение и опасности стать заложниками в случае, если их узнают, они планировали путешествовать инкогнито. Собственно, они решили преодолеть недостаток, свойственный молодости, и замаскироваться, надев фальшивые бороды. Утром 18 февраля 1623 года будущий король Карл I и его спутник Джордж Вильерс (вскоре ставший герцогом Бекингемом) надели бороды, определились с поддельными и прискорбно незамысловатыми именами Джона и Тома Смита и отправились в Дувр. Однако им удалось добраться лишь до Тилбери[286], когда все пошло не по плану. На пароме в Грейвсенд одна из фальшивых бород отпала, из‐за чего паромщик стал с еще большим подозрением относиться к своим хорошо одетым, но сомнительно назвавшимся пассажирам[287].

Ил. 4.6. ’t Moordadigh Trevrtoneel (Трагедия убийства). 1649. Томас Фэрфакс держит отрубленную голову Карла I, а Оливер Кромвель — накладную бороду, призванную сохранить анонимность палача

Мрачный эпилог к этому неудавшемуся приключению относится к концу правления Карла, завершившего свои дни на плахе палача. Сообщалось, что в тот чрезвычайно холодный январский день 1649 года, когда Карла вели через Банкетный зал при дворце Уайтхолл к эшафоту, его встретили палач и его помощник, на которых были не только маски — привычный элемент одеяния палача для некоторых казней, — но также парики и накладные бороды. По свидетельствам очевидцев, у человека, который держал топор, был «седой парик с длинными локонами» и «седая борода». На человеке, который впоследствии поднял голову Карла I, чтобы показать толпе, как сообщалось, были черные накладные волосы; другой источник сообщал, что на нем была борода «соломенного цвета»[288]. Причиной этого кажущегося гротескным маскарада была необходимость скрыть личность палачей, чтобы никто не опознал в них убийц короля. И цель маскировки была достигнута; по сей день их личность остается почвой для домыслов[289]. Этот контекст объясняет на первый взгляд странное появление в этой сцене на голландской листовке сэра Томаса Фэрфакса и Оливера Кромвеля, главных лидеров парламентских сил, противостоявших королю (ил. 4.6). Фэрфакс, обозначенный как Beul (палач), держит отрубленную голову Карла. Однако Preek-heer (проповедник) Кромвель также не остается незапятнанным. С накладной бородой и усами палача в руке он изобличает в себе человека, который в действительности несет ответственность за умерщвление короля.