Динамика характера. Саморегуляция при психопатологии - Дэвид Шапиро

Разумеется, эта когнитивная динамика будет влиять на оценку в самых разных обстоятельствах с самыми разными последствиями. Одержимо-обязательная личность будет вообще считать себя обязанной относиться с особым вниманием к тому, что вызывает у нее беспокойство, несчастье и хлопоты, хотя искушение довериться менее неприятной ситуации будет с презрением отвергнуто как дурацкое и безответственное («слишком легкий выход»).

Следовательно, такой человек будет предполагать худшее. Такое искажение реальности представляет собой общую когнитивную основу самых широко распространенных и самых известных симптомов — симптомов одержимости, наряду с широким разнообразием других симптомов навязчивости, связанных с соблюдением предосторожности и внесением коррективов.

Но можно ли когнитивные продукты этих динамических процессов действительно относить к утрате или искажению реальности? Вследствие упоминавшегося выше пристрастия, вызванного одержимостью, можно легко показать, что одержимая личность по-прежнему отчуждена от своих собственных искажений реальности и что именно это отчуждение или способность проверки реальности отличает ее случай от психоза. В конечном счете, именно это обстоятельство проявляется в словах упоминавшегося выше мужчины: он не сказал, что, должно быть, кого-то ранил, а сказал, что он, «наверное, мог» кого-то ранить. Именно потому, что на самом деле он не верил в то, что сделал это, ему не хотелось возвращаться обратно на место происшествия, и он надеялся получить поддержку.

Явное отсутствие малейших побуждений проверить, как все обстоит на самом деле, в таких случаях, как правило, не ограничивается словами «наверное, было» или «могло быть» и другими подобными речевыми оборотами, характерными для человека, одержимого беспокойством. Подобные свидетельства действия или бездействия наблюдаются часто. Даже студент, испытывающий тревогу, решительно и убедительно заявляющий, что абсолютно уверен в том, что провалит последний экзамен и будет исключен из учебного заведения, на самом деле не пакует свои чемоданы. Иногда люди, одержимые беспокойством, согласны, что «слишком тревожатся». Они могут подтвердить, что эта конкретная тревога или идея, которой они одержимы, является искусственной, что им прекрасно известно, что это «сумасшедшая» идея. Все это так, и вместе с тем данный вопрос об «отстраненности» (distance) или о «проверке реальности» поставить не так просто.

Следует иметь в виду, что отношение одержимой личности к внешней реальности нельзя свести только к выяснению такого простого аспекта, например, как отстраненность или проверка истинного положения дел. Протекающие процессы гораздо сложнее. Несомненно, что обусловленное одержимостью искажение реальности не отражает ослабления мышления в смысле нарушения когнитивных способностей. Мы хорошо это знаем хотя бы из колебаний степени таких искажений; например, беспокойство одержимой личности иногда более выражено, иногда менее, а иногда исчезает совсем. Но верно и то, что, если способность такого человека к суждению не ослаблена, такое суждение иногда становится для него бесполезным. Исполненные сознания долга установки лишают его возможности доверять такому суждению и даже признавать или как-то сформулировать его для себя, если оно этим установкам не соответствует. Он не сможет отважиться (вернее, ему кажется рискованным) сказать или даже всерьез подумать: «Нет, я не уверен в том, что запер дверь». Эти «наверное» и «возможно», присущие одержимому беспокойству, отражают нечто меньшее, чем уверенность, но само их настойчивое присутствие вместе с тем выражает запрет на окончательное недоверие. Именно по этой причине утверждения одержимой личности, в которых проявляется отстраненность — «Я очень беспокоюсь» или «Я знаю, это ненормально», — при всей их эмпатичности никогда не бывают полностью откровенны. Вероятно, утверждение «Я знаю, это ненормально» следовало бы заменить на «Наверное, это ненормально», а затем на «Впрочем, кто знает? Возможно…»[19].

В итоге одержимая личность не знает сама, во что она верит; ее установка колеблется в соответствии с колебаниями ее внутреннего динамического состояния. Динамика такой личности заставляет ее моментально отказаться от своей обычной оценки, создавая возможность личного неуспеха, ошибки или неудачи. В другой или даже в тот же самый момент наличие более простой, подлинной оценки реальности может проявиться в самом действии и даже, хотя более слабо, в сознании.

Луис Сасс в своей прекрасной книге «Сумасшествие и модернизм» («Madness and modernism») привлекает внимание к феномену, который иногда наблюдается у шизофреников и который он называет «двойной бухгалтерией» (Sass, 1992). Пациент-шизофреник, идентифицирующийся с персонажем своего бреда — к примеру, скажем, с Иисусом Христом, — при этом прекрасно ведет себя в палате психиатрической клиники, как нормальный человек. Действительно, на эту тему ходит много анекдотов, особенно среди людей, которые провели какое-то время с шизофрениками, проходившими курс стационарного лечения, и наблюдали более или менее нормальное поведение таких пациентов во время кризисов или в других особых случаях.

Сасс утверждает, что установка шизофреника по отношению к своему бреду — это установка не доверия, а «отсрочки недоверия». Позже мы вернемся и рассмотрим данную установку шизофреников, но такая характеристика вполне соответствует случаю одержимой личности. Разумеется, как и в настоящей двойной бухгалтерии, два суждения о реальности не должны иметь одинаковый статус; обычно принято иметь белую (открытую) и черную (скрытую, но реальную) бухгалтерию, в которой в данном случае с трудом признается даже сам человек[20].

Искажения реальности или пристрастные суждения подозрительных людей очень похожи на суждения, присущие состоянию одержимости, хотя, как правило, последние выражаются с более высокой степенью убежденности. Для людей, ощущающих свою уязвимость, ошибка, связанная с недооценкой возможности угрозы, гораздо более серьезна, чем ошибка, связанная с ее переоценкой. Отсюда их предубежденность в отношении предполагаемой опасности. Но подозрительная личность, как и одержимая, совсем не обязательно убеждена в реалистичной оценке своей тревоги. Такой человек убежден лишь в том, что ему не следует пренебрегать возможной опасностью или ее недооценивать, не давая застать себя врасплох, а потому он не должен себе позволять быть уверенным в том, что находится в безопасности. А значит, и в случае одержимости, и в случае подозрительности искажения реальности отражают не когнитивные нарушения, а когнитивные ограничения. Ригидная предубежденность, характерная для этих патологий и вызываемая их динамикой, не позволяет сформировать объективное отношение к реальности или дать ей истинную оценку, но при этом дает полную свободу развития тревожным фантазиям и подозрениям.