Харассмент - Кира Ярмыш

Бесцельно побродив по торговому центру, Инга наткнулась на магазин с алкоголем и облегченно купила Галушкину бутылку виски. Какое счастье, что он не трезвенник. У нее возникло малодушное желание купить виски и Илье, но она с сожалением его отвергла. Все-таки совместный секс обязывал ее постараться чуть больше.

Удобно было с Максимом – он всегда говорил, чего хочет. На этот раз он хотел увлажнитель воздуха. Инга отправилась в магазин бытовой техники и купила сначала один, а потом, поразмыслив, второй – в подарок матери. Отправившись дальше, она, впрочем, быстро пожалела о своем решении: бродить по торговому центру с большими коробками было не слишком удобно. Она неловко перехватила один из пакетов за ручку и чуть не уронила виски. Вздохнув, Инга направилась к выходу.

Последним ей попался магазин с косметикой, и Ингу вдруг осенило, что Илье можно подарить духи. Это тоже было не бог весть как оригинально, но казалось достаточно личным и при этом ненавязчивым. Инга решительно устремилась в магазин.

За этим последовало полчаса мучений. Уже на четвертом аромате Инга перестала их различать и чувствовала только запах спирта, названия смешались в голове, своими огромными пакетами она так и норовила снести флаконы с полок, кругом толпились и мешали люди, но в конце концов ей все-таки удалось сделать выбор. Помогла девушка-консультант. Взглянув на Ингино отчаявшееся лицо, она сказала: «Вы не думайте о нем, думайте о себе. Вам же с этим запахом жить», – и такой незамысловатый совет вдруг оказался дельным. Инга выбрала туалетную воду с названием «Stronger with you», что в свете их с Ильей последнего сексуального опыта показалось забавным. Довольная собой, Инга направилась к киоску, где заворачивали подарки, выстояла безобразно длинную очередь и с легким сердцем наконец ушла.

Как и предполагалось, мать приняла подарок с полным равнодушием. Инга подозревала, что, вручи она ей открытку или ключи от машины, реакция была бы такой же. Инга помнила, что в детстве мать наставляла ее, что, получая любой, даже самый бесполезный, дешевый подарок, нужно изображать неземное счастье. Маленькая Инга очень старалась. В то же время сама мать никогда не следовала этому правилу: все подарки она принимала с дежурной улыбкой, едва скользя взглядом по коробке. Возможно, размышляла Инга уже подростком, это был ее альтернативный способ уравнивать ожидания дарителей – чтобы никто не думал, что больше ей угодил.

Едва Инга переступила порог материнской квартиры, Гектор бросился к ней, виляя хвостом, и ткнулся носом в колени. Когда мать была рядом, он был готов расточать радость при виде любого гостя.

Эта квартира, в которой Инга прожила почти всю жизнь, находилась в сталинке и представляла собой образец советской роскоши: высоченные потолки, огромные дверные проемы, паркет на полу. Вскоре после смерти Ингиного отца мать затеяла здесь ремонт, и Инге он вполне нравился – с одной стороны, все было чистое и аккуратное, стены покрашены в глубокие цвета – кухня синяя, спальня темно-зеленая, сантехника работала и блестела. С другой стороны, за всем этим чувствовался дух истории – между туалетом и кухней под самым потолком было маленькое окошко, перекрытое ажурной заслонкой, паркет в нескольких местах, которые Инга знала наизусть, старчески поскрипывал. Однако время брало свое. Ремонт, поначалу казавшийся ультрасовременным, теперь износился, а прежняя советская сущность как будто больше проступала по мере того, как оболочка дряхлела. Словно у дома был свой характер, и сколько бы ты ни пытался придать ему свежий беззаботный вид, он постепенно отвоевывал настоящего себя, угрюмого и величественного.

Мать усадила Ингу в гостиной, а сама ушла готовить чай. Гостиная была нежно-кремового цвета, на стенах висело несколько отцовских картин и фотографии, снятые матерью. И фотографии, и картины иногда менялись – мать говорила, что ей нравится осознавать дом, а если обстановка всегда одинаковая, то она привыкает к ней и перестает замечать. К тому же картинам, особенно акварелям, вредно было долго находиться на свету.

Пока мать звенела на кухне посудой, Инга прошлась вдоль стен, рассматривая новые работы. В центре, сразу приковывая взгляд, висела большая вертикальная картина отца – коричнево-черно-бежевая, она так сочеталась с цветом стены, как будто мать специально подбирала одно под другое. На картине был изображен витязь в шлеме и с копьем, составленный из деталей: пунктирных линий, как будто случайных мазков, иногда – крупных пластов краски. Это было не очень похоже на другие картины отца – он в основном рисовал легкие воздушные пейзажи, таких и сейчас на стене хватало. Инге нравился витязь, но особенно ей нравилось то, что даже спустя столько лет отец таил в себе загадки. Она чувствовала себя так, словно читает книгу, которая не кончается.

Материнские фотографии были привычно черно-белыми – Инге казалось, что в этом есть что-то по умолчанию претенциозное, но фотографии были хороши, поэтому задумываться об этом все равно не имело смысла. На одной фотографии Инга вдруг обнаружила себя – она сидела на берегу на бревне во время своей последней поездки на дачу. Как она тогда и предполагала, волосы у нее были растрепаны от ветра, а нос даже на черно-белой фотографии выглядел красным и замерзшим, но странное дело – Инга казалась здесь до неприличия красивой, почти раздражающей своей красотой. Хотелось упрекнуть ее в том, что даже с всклокоченной головой она оставалась такой неотразимой.

Мать зашла в гостиную с подносом.

– Нравится? – спросила она, только переступая порог, словно ни секунды не сомневалась, что застанет Ингу за разглядыванием собственной фотографии.

– Да, – призналась Инга. – Я бы никогда не подумала, что получится так.

Мать поставила поднос на стол, звякнув чашками.

– У меня тоже есть для тебя подарок, – сообщила она.

Выйдя из гостиной, она почти сразу вернулась, неся подарочный пакет. Инга заглянула в него и вытащила какую-то черно-серебряную ткань. Развернув ее перед собой, она поняла, что это платье.

– Подумала, у вас наверняка на работе будет какая-то вечеринка, – сказала мать, разливая чай. – Чтобы ты не тратила время на поиски, что надеть.

Инга, продолжая держать платье на вытянутых руках, повертела его перед собой. Оно было почти без выреза, зато потрясающе коротким.

– Большое спасибо, – сказала Инга, растягивая губы в самой счастливой своей улыбке. – То, что нужно! У меня совсем не было времени ничего купить, а корпоратив уже послезавтра.

Это была правда: Инга в этом году не покупала себе никаких новогодних нарядов, решив, что обойдется имеющимися. И платье действительно казалось идеальным. Мать умела покупать такие вещи: дерзкие, но не вульгарные. Однако Инге все равно было неприятно. Это чувство состояло сразу из многих компонентов: даря ей одежду, мать словно намекала, что Инга все еще ребенок без собственных предпочтений, за которого родители решают, что надеть; или (даже хуже) что она хоть и выросла, а вкуса у нее так и не появилось. Но почему-то самым обидным было то, что мать подарила не просто платье, а платье по случаю. Словно для Инги особенно важно было именно на корпоративе выглядеть хорошо, а в остальных ситуациях это было не так уж важно. Все это привело Ингу к мысли, что мать считает, будто внешность – главное, за что ее ценят на работе. За этим в голове тут же вспыхнула картина, как Илья целует ее в лифте, и Ингино бодрое настроение окончательно увяло.