Харассмент - Кира Ярмыш

Инга отвернулась. Она подумала, что никогда бы не стала рисовать Илью. Она всех мерила этим критерием: рисование означало пристально рассматривать человека и любить каждую его часть. Если что-то в облике царапало ей взгляд, то от долгого выписывания этой детали она могла развить к ней чуть ли не ненависть. Илья с его носом и руками точно не имел бы шансов против нее устоять.

Вздохнув, Инга встала и тихо прошла на кухню. Там она допила вино из своего бокала, а потом, подумав, и из бокала Ильи.

– То есть он что, вообще к тебе не прикасался? – спросил Максим, глядя не на Ингу, а на свирепую маску то ли свиньи, то ли быка под стеклом, с короной из черепов.

– Нет, прикасался, – ответила Инга, тоже разглядывая маску. – Но без инициативы, понимаешь? Инициативу все время приходилось мне проявлять.

Накануне Инга и Максим договорились встретиться, но когда они привычно стали выбирать бар на завтрашний вечер, Инга неожиданно для себя вдруг воспротивилась и сказала, что такими темпами они скоро окончательно сопьются, поэтому перед баром им нужно хотя бы для разнообразия культурно просветиться. Максим на это резонно заметил, что культурное просвещение перед явно никак не скажется на выпивании после, поэтому нависшей над ними тени алкоголизма все равно не избежать, но он тоже не прочь оживить программу. Инга предложила музей, Максим сказал, что от картин его тошнит и он согласен разве что на музей древностей. Теперь вот уже час они бродили по музею Востока. Было четыре, раньше пяти отправляться в бар казалось безнравственно, хотя Инга подозревала, что к этому времени просвещение полезет у нее из ушей.

Несмотря на выходной день, в музее было пустынно. В этом зале Инга и Максим были единственными посетителями и бродили между стеллажами под неприветливым взглядом смотрительницы. От того, как пристально она за ними наблюдает, Инге казалось, что настоящие экспонаты здесь не маски и вазы, а они с Максимом.

– А что плохого в инициативе? – спросил Максим, переходя к следующему шкафу. Там на безголовом манекене с расставленными в сторону руками (что, по мнению Инги, придавало ему тревожное сходство с распятием) была выставлена какая-то национальная одежда с очень широкими рукавами.

– Ничего плохого, – отозвалась Инга, продолжая думать про распятие. – Но, во-первых, мне это как-то непривычно. Во-вторых, он совершенно не похож на человека, которому должно такое нравиться. В обычной жизни он, ну знаешь, такой нахальный, бесцеремонный. А в постели как овечка.

– По-моему, это классика.

– Но я не хочу так! Мужик должен беспокоиться о моем удовольствии, а не наоборот.

– Ну скажи ему: дорогой, а ты не хочешь поработать?

Инга вздохнула. Они добрались до конца зала и перешли в следующий.

– Я вообще пока стесняюсь с ним говорить, – наконец призналась Инга.

– Почему?

– Не понимаю, чего от него ожидать. Каждый раз, когда я настраиваюсь на определенную реакцию, он делает что-то совсем другое.

– Зато не скучно, – заметил Максим. – Посмотри, какая уродливая обезьяна.

Инга скользнула взглядом по фигурке обезьяны, но не заинтересовалась.

– Мне нравятся более традиционные отношения, – пробормотала она.

Максим ее расслышал.

– Ну с самого начала было ясно, что ничем традиционным тут не пахнет. Он твой начальник.

– Он написал, что хочет меня прямо на его диване. В кабинете.

Максим фыркнул, но ничего не сказал, наклонившись к витрине и внимательно что-то в ней разглядывая.

– Это как-то пошло, скажи? – продолжила Инга.

– Он мне вообще не нравится, – заявил Максим, отстраняясь от стекла и делая шаг к следующему стеллажу.

– Почему? Ты его даже никогда не видел! – тут же вскинулась Инга. Сейчас она бы хотела, чтобы Максим ее переубеждал, а не соглашался.

– Потому что мне кажется, что он на самом деле не нравится тебе.

Инга прикусила язык. Некоторое время они молча перемещались по залу, разглядывая предметы на витринах.

– Хотела бы себе домой такое? – спросил Максим, остановившись перед узким деревянным шкафом с перламутровой инкрустацией.

Инга серьезно оглядела шкаф.

– Вообще хороший, – наконец изрекла она. – Но, мне кажется, у меня бы не смотрелся. А ты бы?

– Шкаф с цветочками? Конечно, нет. Мне бы лучше вот коллекцию нэцкэ. С самыми глупыми лицами.

– Пыль задолбаешься стирать.

– А я под стеклом.

Они прошли дальше. Инга посмотрела на телефон. До морального права пить оставалось сорок пять минут.

– Ну а у тебя как? – спросила она.

– Что как?

– Ну, тиндер твой.

– Да так. Познакомился тут, представь себе, с англичанином.

– Ты мне не рассказывал! – обиженно заметила Инга.

Они остановились перед большой экспозицией ваз. Максим хотел пройти мимо, но Инга задержалась, внимательно изучая узоры.

– Да он поначалу даже показался мне ничего. Приехал сюда после университета и вот уже год живет в Москве и преподает английский в какой-то частной школе. Говорит, писал диплом про российскую организованную преступность в девяностых, увлекается Россией и вот воспользовался вакансией, чтобы тут пожить.

– Ну пока звучит не так плохо. Тебе такое должно нравиться.

Максим хорошо разбирался в истории и интересовался современной политикой – Инга, в отличие от него, не помнила ни одной даты из школьной программы, а новости читала, только если натыкалась на них в соцсетях. Все, чем Инга не интересовалась сама, автоматически казалось ей не заслуживающим внимания – так она справлялась с ощущением собственной неполноценности, которое возникало в ней всякий раз, когда она общалась, как ей казалось, с людьми более образованными, чем она. Но с Максимом все было не так: его образованность делала саму Ингу более достойной. Если он, такой умный, выбрал ее своим другом, значит, она лучше всех.

– Да я и говорю, поначалу он мне понравился. Но довольно быстро у него начал проскальзывать какой-то великоимперский шовинизм. Причем в завуалированной форме. Например, он говорит: «Как мне нравится в России. Вот в Англии, если на столе стоит тарелка с одним последним печеньем, его никто не возьмет. Все будут извиняться и отказываться. А вы, русские, вообще не заморачиваетесь на тему вежливости». Понимаешь, так и сказал: «Don’t give a shit about courtesy».

– Да, что-то не очень, – согласилась Инга.

– Ну и все в таком духе. Вы, русские, такие искренние, ваши эмоции всегда у вас на лице. Вы, русские, так быстро живете – женитесь в двадцать лет, а у нас считается, что сначала нужно встать на ноги. Но потом он пошел еще дальше: стал рассказывать мне про свою семью, а там что ни родственник, то посол в Италии или генерал-губернатор Индии. «Ах, у моей семьи такой старый дом, там постоянно ломаются коммуникации, а недавно крыша в конюшне обвалилась», прикинь?