Золотая империя - Шеннон Чакраборти

Али просиял:

– То есть… ты поедешь со мной в Та-Нтри? Ты не хочешь остаться в Каире?

– Конечно, я хочу остаться в Каире! И если бы Дэвабад не оказался в руках Нахиды-убийцы, на счету которой столько трупов, что тирания твоего отца кажется детским лепетом, я бы так и поступила. Но, как ты и сказал, – неохотно добавила она, – народ полагается на нас.

Его глаза светились от гордости. Боже, Нари хотелось его ударить.

Он положил руку на сердце:

– Для меня будет величайшей честью сражаться с тобой…

Нари раздраженно шикнула, заставляя его замолчать. Лучше она будет вести себя грубо, чем даст понять, как рада, что он не ушел без нее.

– Нет. Брось это. Я пока ни на что не соглашалась, слышишь? – предупредила она, погрозив ему пальцем. – Однажды я уже появилась без приглашения при дворе у джиннов, которые что-то не поделили с моими предками, и это прошло не слишком гладко. Если в Та-Нтри все пойдет не по плану, ноги моей там не будет.

Тень того, что раньше могло быть улыбкой, тронула его губы.

– Тогда я почту за честь быть тобой покинутым. – Выражение лица Али смягчилось. – Спасибо тебе, Нари. Я не думаю, что смог бы пройти через все это без тебя.

– Ты тоже ничего, – проворчала она, сражаясь с эмоциями, гложущими сердце.

Теперь Али улыбнулся по-настоящему, впервые за все время с осады города.

– И что же мы будем делать дальше, раз уж ты за главную?

Нари кивнула на ханджар Мунтадира:

– Будем покупать лодку.

Дара поморщился, наблюдая, как юноши, выстроившись перед ним в шеренгу, выпускают стрелы в деревья, в траву, в далекий шатер – другими словами, куда угодно, кроме своих мишеней.

– Они хоть чуть-чуть… совершенствуются? – спросил он наконец.

Ношрад, один из его первых воинов, выглядел мрачно.

– Они понемногу учатся стрелять прямо вперед, а не друг в друга.

Дара ущипнул себя за бровь:

– Ничего не понимаю. Наш народ славится своими лучниками. Приближался Навасатем. Где все дэвы, которые собирались состязаться в стрельбе?

– После твоей смерти единственными дэвами, которым позволялось владеть луком, остались вельможи, присягнувшие Кахтани. Каве предупреждал меня, что многие из них были верными спутниками эмира Мунтадира, и посоветовал отсеять их из числа будущих рекрутов, пока обстановка не перестанет быть такой… накаленной.

Новость о том, что они не могут получить в свое распоряжение целый отряд опытных лучников, в которых так отчаянно нуждался Дэвабад, из-за их дружбы с Мунтадиром аль-Кахтани, заново наполнила Дару желанием придушить бывшего эмира.

Он похрустел суставами, уговаривая себя сохранять спокойствие.

– Должно быть больше дэвов, готовых встать на защиту своего города.

– Мы уже откомандировали всех, кто имел хоть какой-то боевой опыт. – Ношрад колебался. – Поиск рекрутов не приносит ожидаемых результатов. После исчезновения магии… все ждут следующей катастрофы.

Ожидание следующей катастрофы казалось уместным описанием их нынешнего положения. Дара обвел взглядом поле, которое его солдаты превратили в тренировочный полигон. Отгороженные стеной от прочих секторов, дэвы открыли ворота, выходящие с их территории в холмы, леса и на луга, преобладающие в остальной части острова, – возможность, недоступная ни одному другому племени. Большая часть земель здесь принадлежала старейшим семьям дэвов в городе – во всяком случае, до тех пор, пока Манижа не объявила, что все переходит под ее контроль. К Навасатему в городе хорошо запаслись провизией, но из-за огромного числа туристов и того обстоятельства, что ни корабли, ни караваны не заходили в город, еда в скором времени обещала стать проблемой, и поэтому они собирались сделать так, чтобы остатки несобранного урожая оказались в их руках.

Технически вопросы провизии Дару не касались – только вопросы безопасности и дела военные. Однако было не так-то просто оставаться в стороне от повседневных проблем управления городом. Прошло уже две недели с тех пор, как они захватили дворец, а Манижа все еще пыталась сколотить вокруг себя правительство, если под правительством понимать дюжину запуганных министров разного уровня опыта, под руководством крайне замотанного и сердитого Каве э-Прамуха. Несмотря на ультиматум Манижи и хаос, который посеял Дара, разнося весть об этом ультиматуме, никто из джиннов не спешил сдаваться. Агниванши прислали осторожно сформулированное письмо, которое можно было истолковать дюжиной разных способов, Тохаристан – куда более грубое послание, в котором предлагали Бичу Кви-Цзы гореть в аду, а Сахрейн – самую настоящую бочку горящего навоза. Аяанле и Гезири молчали, хотя Дара предполагал, что молчание – знак того, что кто-то активно замышляет твое свержение.

И он ничего не мог с этим поделать, кроме как обучать новых воинов.

– Продолжайте работать, – сказал он Ношраду. – Посмотрим, удастся ли мне найти еще рекрутов.

Дара возвращался во дворец по главной улице, морально готовясь к противоречивой реакции, которую теперь вызвало его присутствие. Когда Дара только вернулся в Дэвабад, дэвы относились к нему как к герою: легендарный Дараявахауш э-Афшин вернулся к жизни, чтобы сопровождать еще более удивительную и загадочную бану Нари э-Нахид. Сюжет и впрямь выходил самый что ни на есть захватывающий: однажды, в более безмятежные времена, прогуливаясь с Джамшидом, Дара даже наблюдал его в инсценировке кукольного театра. Он был осведомлен и о другой трактовке, которую привносили в их историю: Нари была прекрасной девушкой, Дара – доблестным воином, а из Кахтани получились превосходные злодеи. Кланяясь Нари в Великом храме, он слышал вздохи и восхищенные перешептывания, замечал мечтательные взгляды и встречал переполненных эмоциями детей, все норовивших показать ему свои метки Афшина, которые сами рисовали себе на щеках.

Больше меток Афшина никто не рисовал. Нет, многие дэвы приветствовали завоевателей слезами благодарности и стекались поглазеть на Манижу во время ее редких публичных выступлений. Но, как и сказал Ношрад, большинство держались настороженно. Покорившиеся, травмированные, запуганные Манижей и Дарой так же, как и в свое время Гасаном. И Дара не мог их винить. Они лишились своей магии, а по их улицам бродили ифриты. Гасан, конечно, был тираном, но Дара понимал, что чудовищный способ убийства Гезири – магия Нахид, которую его народ почитал как священную, была вывернута наизнанку, принося мучительную смерть, – оказался вне их понимания. Дара шел, не поднимая глаз, слушая, как резко смолкают разговоры при его приближении, а за спиной начинается шепот. Женщин и детей на улице почти не было, рынки и кафе опустели, мусор и сорняки начали покрывать мощеные улицы.

Путь во дворец тоже дался ему с трудом, потому что лежал через вымершее грязное поле, где прежде находился лагерь погибших Гезири. Он выделялся, как язва, на фоне пышного сада, и ни у кого не хватало духу что-нибудь с этим сделать.