В немецком плену. Записки выжившего. 1942-1945 - Юрий Владимиров

Фельдфебель молча и пристально осмотрел каждого прибывшего, заглядывая в глаза. Затем, вынув изо рта сигару, зычным голосом потребовал у переводчика узнать, получали ли мы сегодня довольствие. Ответ на вопрос фельдфебеля пришлось дать мне, как старшему нашей группы. Но я сделал это не на русском языке, как того ждали переводчик и фельдфебель, а по-немецки, причем грамотно и почти без акцента. Я сказал, что сегодня рано утром мы выпили только по кружке чаю без ничего, так что теперь никакого продовольствия не имеем. Фельдфебель удивленно посмотрел на меня и теперь уже мне поручил перевести следующее: «Скажи товарищам, что вы сейчас получите горячий обед». Я перевел сказанное, и все сразу повеселели.

Фельдфебель спросил мое имя. Услышав, что я Юрий или Юра, он решил, что будет звать меня Юра, но у него получилось только Юа, поскольку, как и многие немцы, он не мог четко выговаривать звук «р». Узнав, кто я по профессии и где учил немецкий язык, объявил, что с этого момента я назначаюсь вторым переводчиком лагеря. Месяца через полтора, когда число пленных в рабочей команде было уменьшено почти наполовину, фельдфебель превратил меня в первого и единственного лагерного переводчика. Услышав о своем назначении, я ответил, как и подобало в таком случае: «Так точно, господин фельдфебель, мой долг с этим согласиться».

Мое назначение фельдфебель приказал принять к сведению первому переводчику Саше, унтер-офицеру Петцольду и подошедшему старшему стрелку, которого звали Николаус – Николай Билк. Этот солдат был вооружен плоским штыком от винтовки. После этих переговоров нас завели в одну из боковых комнат с бетонным полом и с очень маленьким окном над дверью. Там нас оставили на попечении Саши, который назвал свою фамилию – Зинченко. Он сообщил, что сейчас сюда принесут для нас хлеб и горячий обед, а после обеда мы будем распределены по местам постоянного проживания. Естественно, мы стали расспрашивать его, что нас ожидает здесь: как будут кормить, где предстоит работать, есть ли возможность куда-либо «спикировать» для добычи дополнительной еды и т. д. Оказалось, что в рабочей команде, которая носит номер 1062 и относится к базовому лагерю Шталаг IVA в Хонштайне (Hohnstein), находится около 160 советских военнопленных. Они занимаются тем, что под строгой охраной часовых помогают немцам подвозить и отправлять на станцию специальные металлические контейнеры, загружаемые продовольствием, медикаментами и еще чем-то. Эти контейнеры летчики сбрасывают на парашютах или без них своим войсковым частям, попавшим в окружение. Особенно интенсивно эта работа велась с декабря 1942 года по конец февраля 1943 года, когда в окружении под Сталинградом находилась 6-я армия Паулюса. На всех работах с контейнерами пленных охраняют военнослужащие – авиаторы и ответственные за своих подопечных гражданские лица – «прорабы», как их называют по-русски.

От Саши мы узнали, что есть и другие работы, но не тяжелые и обращаются немцы с пленными не слишком сурово. Не было еще ни одного побега, хотя осуществить побег больших проблем не представляет, однако затем перемещаться по территории Германии будет практически невозможно – беглецов очень быстро ловят.

В самом лагере и на работах, выполняемых вне аэродрома или не связанных с ним, пленных караулят от 6 до 8 пехотинцев во главе с фельдфебелем. Они находятся в караульном помещении, а в свободное время – кто у себя дома, кто – в бараке. В основном это солдаты пожилого возраста, прибывшие из госпиталей тяжело раненные фронтовики, лица не годные к активной службе по состоянию здоровья, а также освобожденные от отправки на фронт по семейным обстоятельствам.

Утром всех пленных выстраивают у гаража и устраивают им поверку перед отправлением на работу, затем прорабы или мастера забирают пленных с собой. После окончания рабочего дня эти же лица приводят пленных обратно в лагерь и «сдают» их по счету комендатуре. Заболевшие или травмированные пленные освобождаются от работы на определенное время и получают лечение в местной санитарной части.

Вечером, в 20 часов, после ужина здание гаража охранники запирают до 5 часов 30 минут. Вечерней поверки с выстраиванием пленных не бывает, поскольку их уже сосчитали после возвращения с работы, а количество оставшихся в гараже больных и другого персонала охране всегда точно известно. В 22 часа 30 минут объявляется отбой и все пленные обязаны ложиться спать.

Пленным, за исключением отдельных особо доверенных лиц, не разрешается ходить без сопровождения конвоира по территории аэродрома. Строго запрещается бывать возле казарм, где проживают немецкие военнослужащие.

По воскресеньям пленные проводят время только «дома». Днем разрешается выйти из гаража и побыть рядом с ним на свежем воздухе, но под охраной часового. Обычно по выходным дням все должны заниматься приведением в порядок себя и одежды. Азартные игры немцами преследуются. Примерно раз в месяц пленным дают помыться в душе и сменить нижнее белье.

Рассказав все это, Саша ушел, так как наступило время обеда и ему необходимо было заниматься организацией доставки его пленным, работающим в ангарах и на железнодорожной станции.

Скоро двое пленных, работавших на кухне, привезли к нам на тележке в сопровождении упомянутого стрелка Билка обед в закрытых крышкой металлических (а не в деревянных, как в Шталаге Г/В) бачках. На первое был горячий густой мучной суп из кольраби с кусочками мяса, на второе – картофель в мундире, по 9—10 штук на каждого. Каждому полагалось по пайке хлеба весом 250 граммов (то есть одна буханка весом 1 килограмм на четверых) и маргарина и раз в неделю – банка мясных консервов весом 700 граммов на 15 человек. Пайки хлеба и маргарина были уже нарезаны на кухне и оказались ощутимо большими, чем в Шталаге IVB.

Билк удивил нас тем, что, войдя к нам с обедом, поприветствовал всех на ломаном русском языке: «Добри-день, Панове!» Затем из карманов своего мундира вынул «деликатес» – четыре большие луковицы порея с длинными и плоскими перьями, сказав: «Это от меня для всех». Пока мы разливали суп по котелкам и делили его лук, Билк продолжал разговор, употребляя много слов, одинаковых с русскими или похожих на русские. Когда что-то не получалось, он обращался ко мне по-немецки и просил перевести сказанное.

Он сказал, что зовется Николаем и что он не немец, а «сербске». Мы удивились: ведь сербы живут в Югославии. На это Николай уточнил – он является не сербом, а сербске, а это не одно и то же. Немцы называют сербске сорбами или вендами. Так мы впервые узнали о существовании в Германии славянского народа.

Оказалось, что семья Николая живет поблизости в деревне Писковиц и его не отправили на фронт только потому, что у него восемь малолетних детей. Мы поняли, что Николай, как славянин, симпатизирует русским, и это нас очень тронуло. В тот же день нам стало известно, что Николай получил от советских пленных приятную для него русскую кличку Коля. В конце дня унтер-офицер Петцольд и тот же Николай привели нас в зал гаража, где собрались после работы его «старые» жильцы. С ужасом мы установили, что там спят на полу более двух третей пленных и лишь 50 жильцам, прибывшим в лагерь еще в 1942 году, достались 10 металлических трехъярусных и 10 деревянных двухъярусных нар. Они были такими же, как в Шталаге IVB и в других лагерях, поскольку изготовляли их по единому германскому стандарту DIN. На ложах всех нар имелись подстилки в виде тонких тюфяков и маленькие подушки, а также легкие одеяла. Все они были из грубой и темной ткани. У пленных же, спавших на полу, никаких постелей не было. Уходя на работу, они забирали с собой личные вещи. После ухода людей двое уборщиков промывали пол из шланга и чистили его швабрами, а потом надолго открывали настежь ворота гаража, проветривая его.