Дочь сатаны - Виктория Холт

Тамар засмеялась с недовольным видом.

— Это все работа Хьюмилити Брауна. Надо же! Она не может соврать, даже если я велю ей сделать это!

— Мисс, я сказала, что пойду к вам, и, если вы у себя, передам просьбу хозяина спуститься вниз. Ах, мисс, там джентльмен, которому, как сказал хозяин, вы обрадуетесь.

— Я знаю, кто он! — воскликнула Тамар.

Аннис опустила глаза. Она, следуя примеру Джона, стала доброй пуританкой, и каждый намек на тайную власть ее госпожи вызывал в ней мрачные предчувствия. Хьюмилити Браун предостерегал ее от нечистой силы так же, как охотник на ведьм. И все же та, кого Аннис и ее семья любили, обладала странной, загадочной силой.

Внезапно, что было типично для Тамар, ее гнев остыл, и она, понимая чувства Аннис, сказала:

— Я видела его из окна. В этом нет никакого колдовства. И коль скоро ты не хочешь лгать, скажи, что я у себя, но спускаться к нему не хочу.

Аннис улыбнулась, и ее простодушная улыбка, как всегда, тронула Тамар. Девушка вышла, но вскоре вернулась.

— Хозяин говорит, что мистер Кэвилл вернулся из морского похода, и он полагает, узнав это, вы измените свое решение.

— Ступай и скажи, что я не изменю своего решения.

Тамар оставалась в своей комнате более часа, покуда не увидела, что Бартли уехал, и лишь тогда спустилась вниз.

Ричард сидел в большой комнате у окна, задумчиво глядя в сад. Увидев ее, он поднял брови.

— Это было крайне невежливо с твоей стороны, — сказал он.

— Я не желаю видеть его.

— Он — наш сосед, мы дружим долгие годы. Он отсутствовал очень долго… целых два года, и когда он приехал навестить тебя, ты отказываешься почтить его своим присутствием.

Она пожала плечами.

— Тамар, — продолжил он, — почему ты продолжаешь столь яростно ненавидеть этого молодого человека? Неужто ты не можешь простить ему то, что он пытался сделать с тобой много лет назад?

— Не могу…

— Но ведь это случилось так давно, когда он был еще беспутным мальчишкой!

— А теперь он беспутный мужчина.

— Я хотел бы, чтобы ты вышла замуж. Тебе уже двадцать лет, самая пора. Ты видишь, как счастлива Аннис с Джоном. Ты любишь Кристиана. Неужто тебе не хочется иметь собственных детей?

— Думаю, я почувствую, когда для меня придет время выходить замуж, а если не почувствую… — Тамар снова пожала плечами, — значит, не выйду. Почему вы всегда заговариваете со мной о замужестве, когда приезжает Бартли? — с яростью спросила она.

— Быть может, потому, что он подходящий жених для тебя.

— Как вы можете думать такое? Каково же ваше мнение обо мне, если вы считаете его достойным меня. Ведь он всего лишь авантюрист, пират! Ах да… он поступает весьма законно, ведь он грабит только испанские корабли, разоряет и сжигает только испанские города и насилует испанских женщин! А быть может, и не только испанцы бывают его жертвами?

— Боюсь, я не смогу тебя переубедить. Твоя гордость — твой злейший враг. Ты убеждена, что права, когда ненавидишь Бартли и защищаешь людей, подобных Хьюмилити Брауну. Но знаешь ли ты, что твое представление о том, что хорошо и что плохо, диктуется эмоциями. Бартли — пират, стало быть, его надо презирать. Я, Аннис, Джон Тайлер тоже грешили, но нас ты отчаянно защищаешь. Мне хотелось бы, чтобы ты смотрела на Бартли более разумно.

— Он не нуждается в моем добром отношении.

На следующий день Тамар села на лошадь и поехала на прогулку по вересковой пустоши. Мысли о Бартли не давали ей покоя с того самого момента, как он вернулся домой. Внезапно она услышала позади стук копыт. Это был Бартли.

Тамар придержала лошадь и остановилась перед ним. Он порядком изменился, немного постарел. Ему было почти двадцать семь, он стал взрослым мужчиной. У глаз появились морщинки, кожа стала бронзовой от загара, шрам на щеке выделялся более отчетливо. Но глаза по-прежнему горели, как сапфиры. Он смотрел на нее с легкой иронической усмешкой, и в ее душе поднялась прежняя ненависть.

— Приятная встреча, Тамар.

— Сомневаюсь в том, что приятная.

— Разве так встречают любовника?

— Ты не мой любовник.

— А ты забыла, что мы вместе провели ночь?

— Я сделала все, чтобы стереть этот срам из своей памяти.

— По крайней мере ты слишком горячишься, стало быть, я тебе не безразличен, — он широко улыбнулся, — и это дает мне надежду.

— Надежду? На что? Что ты снова заманишь меня в ловушку?

— Полно, Тамар. Не лги себе. Ты тогда разгадала мою уловку. Я поступил благородно… дав тебе убедительный повод, чтобы уступить мне, повод поверить, будто ты делаешь это не потому, что находишь меня неотразимым, а ради другого человека.

— Мне надоел этот разговор, я возвращаюсь домой.

— Нет, ты останешься и поговоришь со мной. Может, нам спешиться? Давай привяжем наших лошадей вон к тому кусту. Тогда нам легче будет потолковать о будущем.

— У меня с тобой не предвидится никакого будущего.

— Жаль, а у меня есть план, и я хотел бы посвятить тебя в него.

— Мне это ни к чему.

Он наклонился к девушке, схватил ее лошадь за уздечку и заглянул ей в лицо.

— Ты боишься слезать с лошади. Боишься, что я схвачу тебя, как в тот день… Помнишь, как тогда, когда ты увидела, что я иду к Ричарду, и улеглась голая на траве, сама не своя от желания соблазнить меня.

Тамар бросила на него надменный взгляд.

— Почему ты все время стараешься разжигать мою ненависть к тебе?

— Потому что твоя ненависть мерило твоей любви.

— Я вижу, ты преуспел в искусстве плести интриги во время своих испанских побед. Позволь сказать тебе, что ты не имеешь ни малейшего понятия обо мне и о моих чувствах.

— Знаешь, испанские и английские женщины по сути дела одинаковы, их можно разделить на податливых, кротких и на таких, как ты, диких, которых необходимо приручать.

— Твои глупые речи мне омерзительны. Я не лошадь, чтобы меня приручать.

— Ты права. Как я тебе уже говорил, ты женщина, за которой нужно ухаживать… теперь, когда я добился тебя.

— Ты полагаешь, что добился, потому что поступил со мной подло? И это дает тебе право говорить со мной подобным образом?

— Ах, Тамар, хотел бы я, чтобы ты сейчас взглянула на свое лицо. Ты взволнована. Ты надеешься, что я поступлю, как в прошлый раз. Даже если ты немного боишься, все равно надеешься. Загляни себе в душу, моя красавица, и скажи, что ты там видишь. Скажи мне правду. Скажи, что ты лелеешь в сердце малейший штрих той ночи любви. Ты помнила об этом все это время так же, как и я.