Последняя игра - Алексей Рыбин

– Кто принес? Кто? Говори!

Гюнтер затряс ее за плечи.

– Кого ты просила деньги забрать? Говори, бля…

– Настю…

– Какую Настю? Телефон есть?

Женщина кивнула, будучи уже не в силах вымолвить ни слова.

– Звони!

Он поискал глазами, нашел телефонный аппарат, выпустив женщину, которая тут же опустилась на пол рядом с мужем, взял аппарат и протянул ей.

– Звони.

Покрутив дрожащими пальцами диск, она, глядя затравленными глазами на Гюнтера снизу вверх, сказала:

– А-а-а… А Настю будьте добры…

Сказав несколько фраз, она снова посмотрела на Гюнтера. Он уже понял, что никакой Насти дома нет, а разговаривает тетка с ее мужем. В ответ на вопросительный, умоляющий взгляд он взял из рук женщины аппарат и положил трубку на рычаг.

– Пошли.

– Ку-куда?..

– Туда. Отведешь нас туда. К мужу. И все, мы вас отпустим.

Гюнтер рванул телефонный провод и вырвал его из розетки.

– Сами виноваты. Не надо лезть в такие игры, господа. Сами напросились. Пошли, давай!

Он толкнул женщину к двери.

Юрий Валентинович летел в глубокую пропасть, не видя ни стен, ни дна. Вокруг был какой-то грязный туман. Его тошнило, клочья тумана кружились перед глазами, временами накатывала странная, невесть откуда появлявшаяся боль в ребрах и в низу живота, тянущая, тяжелая, как будто под кожу вшили пудовую гирю. Он не понимал, как попал сюда, вернее, как и когда упал, знал только, что летит уже давно. Вдруг сквозь гул ветра, постоянно сопровождавший его падение, он услышал голоса. И сразу все вспомнил. Говорили этот бандит, который избивал его, и жена. Они шли к Насте. Хлопнула входная дверь, и к Юрию Валентиновичу вернулось зрение. Он понял, что лежит носом в густой черной луже. Приподняв голову, которая сразу же закружилась, Юрий Валентинович понял, что лужа не черная, как сначала ему показалось, а ярко-красная.

Его вырвало, и будто бы вместе с содержимым желудка вылетели в красную лужу последние силы. Юрий Валентинович снова упал головой в кровавое месиво и сколько он так пролежал, убей Бог, сказать не мог. Час или минуту – неизвестно. Счет времени был утерян.

«Надо позвонить… Они убьют ее…» Мысль, словно звенящий утром будильник, не давала уснуть, забыться, уйти от тяжелой, непрекращающейся боли и изматывающего головокружения.

Он попытался встать на четвереньки. Это получилось, правда, заняло много времени. Повернув голову, он увидел телефонный аппарат, лежащий совсем рядом на полу. Взял трубку, поднес к уху, и тут его снова вырвало. Откашлявшись и изо всех сил стараясь удержаться в том положении, в котором он находился, а не рухнуть снова на ходивший крутыми волнами пол, Юрий Валентинович понял, что телефон отключен.

Тогда Юрий Валентинович заплакал. Он, взрослый, уважаемый человек, в расцвете, можно сказать, сил и лет, живший с любимой женой, с прекрасным, умным сыном, не богато живший, но и не нищенски, не голодала его семья, никогда и в отпуск не ездили на море… На море… С Максимом… Вот так, в собственной квартире, избит, унижен, уничтожен какими-то подонками…

Он плакал и полз вперед, к прихожей, тихо воя от боли и обиды, несколько раз падая на подламывающихся от слабости руках и обливаясь кровью, текущей изо рта вперемешку с блевотиной…

Юрий Валентинович не помнил, как он открыл замки на входной двери, вернее, один замок, слава Богу, когда бандиты с его женой выходили из квартиры, то просто захлопнули, не закрыли на ключ…

Опираясь на стену лестничной площадки, пачкая ее своей кровью, он стал пробираться сквозь грязную муть, застилающую ему глаза, кружащуюся пыльным, душным смерчем, и жать на все звонки, которые попадали под его руку.

– В милицию… скорее… звоните… – говорил он, не понимая, открылись ли двери или нет, слышит его кто-нибудь или не слышит…

Гюнтер, Белый, Татьяна Ивановна и Мухин вышли на улицу. Гюнтер держал под руку пошатывающуюся женщину, указывавшую им дорогу.

– Только не вздумай кричать тут, ментов звать. Ничего из этого хорошего не будет, поверь, – сказал ей Гюнтер.

Предупреждение было излишним. Женщина была настолько подавлена и запугана всем случившимся, даже «запугана» – не то слово. Она была уничтожена, не осталось в ней ни воли, ни желаний. Татьяна Ивановна шла, механически переставляя ноги, сомнамбулически глядя прямо перед собой, не поворачивая головы ни на слова Гюнтера, ни на резкий сигнал какого-то «жигуленка», выскочившего из-за угла и чуть ее не сбившего.

– Ты это, осторожней шагай, – буркнул Гюнтер, рванув ее за рукав кофточки назад, освобождая дорогу озлобленному частнику. – Не хватало еще, чтобы тебя задавили…

Идти было недалеко. Они миновали детский сад, утонувший в зелени деревьев, почти скрывавших низенький заборчик, которым был огорожен двухэтажный кирпичный домик, завернули за угол соседней девятиэтажки, и женщина махнула рукой на ближайший подъезд:

– Сюда.

Когда они поднялись на лифте на седьмой этаж, Гюнтер, приблизив свое лицо к словно выцветшим, вылинявшим ее глазам, сказал тихо:

– Иди, звони в звонок. Представься, кто ты есть. И попроси открыть. И все, на этом твоя задача кончается. Можешь идти домой. Поняла? Но чтобы, бля, ни звука. Если пикнешь или ментов наведешь, вам всем кранты. Достанут вас. Поняла? И сынка вашего в первую очередь.

Про сынка он знал от Мухина. Ночью Белый порасспросил его об этом Юрии Валентиновиче, и пьяный Мухин выложил все, что знал. Что лохи, что сын у них семнадцатилетний, что с бандитами у этой семьи никаких связей нет…

Они спрятались за угол площадки, перед лифтом. Гюнтер, присев, снизу выглядывал в короткий коридор, в тупике которого находилась дверь нужной им квартиры. Дверь была железная, очень добротная и даже не слишком искушенному человеку говорила о достатке живущих за этой толстой, отделанной деревянными планками, бронированной плитой.

Мухин не видел, как она подошла к двери, но в тишине, повисшей на лестничной площадке, он хорошо расслышал тихое жужжание звонка, различимое даже через толстый слой металла и декоративные планки.

– Это Татьяна Ивановна… Мама Максима… Я вам звонила…

«Татьяна Ивановна… Таня, – вспомнил Мухин с облегчением, словно вопрос, как же зовут Юркину жену, мучил его все это время. – Точно, он говорил… Таня ее зовут…»

Он не увидел, а, скорее, почувствовал, как напряглась спина Гюнтера, сидевшего на корточках, почти прижавшись к полу и спрятав голову, чтобы не попасть в поле зрения того, кто будет открывать дверь.

Он вылетел на скрип петель. И попал точно, как хотел. Когда дверь приоткрылась, он метнулся по коротенькому коридорчику вперед, врезался в спину женщины и затолкал, вбил ее в образовавшуюся щель между дверью и стеной. Татьяна Ивановна, летя вперед, задела головой о край стальной двери и в прихожую упала уже без сознания.