Царь грозной Руси - Валерий Шамбаров

А положение страны быстро ухудшалось. Подати из провинций до Москвы не доходили или разворовывались в столице. Жалованья, переплавленного в «фамильные» драгоценности, воины не получали. Дворяне и дети боярские вынуждены были разъезжаться со службы по поместьям, чтобы прокормиться. Строительство крепостей прекратилось. Засечные черты, начатые Василием и Еленой, остались недостроенными. Вся система обороны, кропотливо создававшаяся Иваном III, Василием III и Еленой, поползла по швам.

К счастью для России, ее состоянием не могла воспользоваться Литва. Она еще не оправилась от прошлой войны, и к тому же, Сигизмунду пришлось в это время сражаться с турками. Но литовцы, ливонцы, шведы вели себя все более дерзко, начали проявлять откровенную вражду, нарушать пункты мирных договоров, заключенных с Москвой. Видели, что Русь уже не та, не накажет. И выжидали, когда развал углубится еще больше. А татарские ханы уже и теперь вели себя как хозяева положения. В 1539 г. Сахиб-Гирей писал великому князю Ивану: «У меня более ста тысяч воинов, если каждый пленит хотя одного русского, сколько тебе убытка, а мне прибыли?» Угрожал привести на Русь не только татар, но еще и турок. Писал, что турецкий султан «вселенную покорил», и «дай Боже нам ему твоя земля показати».

Но казанские набеги стали еще более страшными и разорительными, чем крымские. С юга татарам сперва надо было пройти через степи, приграничные районы были мало заселены, деревни и пашни жались к крепостям. Когда враг обнаружит себя, был шанс разбежаться, укрыться, дать сигнал опасности соседям. А казанцы жили рядом и, не преодолевая никаких препятствий, сразу врывались в густонаселенные районы Центральной России, Поволжья. Врывались неожиданно, люди не успевали получить никаких предупреждений. А в 1538–1540 гг. орды казанцев разгулялись по русским землям вообще нагло и страшно. Не получая отпора, безнаказанно убивали, насиловали, жгли.

Летописец рассказывал «не по слуху, но виденное мною, чего никогда забыть не могу»: «Батый протек молнией Русскую землю, казанцы же не выходили из нее и лили кровь христиан, как воду… Обратив монастыри в пепел, неверные жили и спали в церквях, пили из святых сосудов, обдирали иконы для украшения жен своих усерязями и монистами; сыпали горячие уголья в сапоги инокам и заставляли их плясать; оскверняли юных монахинь; кого не брали в плен, тем выкалывали глаза, обрезали уши, нос, отсекали руки и ноги…» Другая летопись констатирует: «Рязанская земля и Северская крымским мечом погублены, Низовская же земля вся, Галич и Устюг и Вятка и Пермь от казанцев запусте».

Дошло до того, что казанский Сафа-Гирей счел себя победителем России и требовал платить ему «выход» — такую же дань, как когда-то платили Золотой Орде, на иных условиях он заключать мир не соглашался. А Шуйские, вместо того, чтобы проучить хищников, по-прежнему ублажали их. Униженно обращались к крымскому Сахиб-Гирею, увеличивали «дары», согласились признать Казань его владениями. Приводили доказательства своего миролюбия и дружбы: дескать, казанцы разоряют нас, но мы в угоду Крыму «не двигаем ни волоса» против них. Но «союз» с Сахиб-Гиреем получался полным посмещищем. Его послы были в Москве, и их вовсю задабривали, а в это же время стало известно, что сын хана Иминь опустошает Каширский уезд. Послам высказали недоумение, но они лишь извинились и заверили, что Иминь не слушается отца, балуется сам по себе. Что возьмешь с мальчишки? И бояре сочли за лучшее удовлетвориться подобными объяснениями, чтобы не раздражать татар.

Временщики обратились и к султану, к нему поехали послы Федор Адашев с сыном Алексеем. Провели в Стамбуле почти год, вели переговоры. О чем и как, остается неизвестным, но ясно, что они тоже занимались ублажением и униженными уступками, ведь линия послов должна была соответствовать линии правительства. А Адашев был верным клевретом Шуйских. За поездку он был награжден очень высоко, получил чин окольничего — невзирая на то, что его миссия полностью провалилась. Политика Османской империи в отношении России изменилась в гораздо худшую сторону. Сулейман I учел отказ Москвы от претензий на Казань. А он-то давно уже согласился принять ее в свое подданство — выходит, не ошибся. Султан вспомнил и про Семена Бельского, отдававшего ему Рязань. Если Русь настолько ослабела, что не может защищаться, почему же не воспользоваться? Султан приказал паше Кафы помочь посадить перебежчика на рязанский престол, выделить янычар, артиллерию. А набеги на нашу страну Сулейман ни крымцам, ни казанцам запрещать не стал. Зачем? Это и им, и империи выгодно.

И угонялись огромные вереницы людей. Брали тех, кто помоложе и поздоровее, остальных приканчивали. Сотни тысяч русских переполнили крымские, турецкие, среднеазиатские, персидские, африканские базары. Раздетых мужчин и женщин выставляли на помостах, и покупатели придирчиво оценивали их, заглядывали в зубы, ощупывали мускулы и девичьи прелести. Выбирали рабочих на поля, носильщиков, гребцов на галеры, домашнюю прислугу. Самый дорогой товар, мальчики и девочки, в общую продажу не поступал. Маленькие дети высоко ценились у любителей «изысков». У работорговцев существовали и специальные заведения для «доработок» товара. Были школы, где девочек учили танцам и манерам, чтобы продать в богатые гаремы. Были медицинские центры, где кастрировали мальчиков, удаляли молочные железы девочек — евнухи и наложницы, не способные забеременеть, стоили дорого.

А на Руси к бедствиям от внешних нападений добавились внутренние. Наместники и волостели разоряли народ, пошло брожение. Беженцам из мест, опустошенных татарами, государство помощи не оказывало, они растекались по стране, нищенствовали. В разных районах появились банды «разбоев», и число их быстро возрастало. В октябре 1539 г. правители были вынуждены вспомнить о губной реформе, начинавшейся при Елене. Жителям Белозерского и Каргопольского уездов были направлены грамоты, чтобы они, «свестясь меж собя все за один», избрали в каждой волости трех-четырех «голов» из местных детей боярских для борьбы с разбойниками. А в помощь им сельские общины должны были определить старост, сотских, десятских и «лучших людей».

Но возмущение зрело и среди бояр. Шуйские узурпировали их права, вели страну к гибели. Организатором недовольных стал митрополит Иосааф. Теперь оппозиция действовала куда более скрытно, чем в прошлый раз. Вместе не собирались, до поры до времени ничего не предпринимали. Митрополит общался с великим князем Иваном, с боярами — но по его сану так было положено. А в ходе разговоров вырабатывалась общая позиция, лидером определили того же Ивана Бельского. И в 1540 г. оппозиция устроила переворот. Бескровный, мирный, что-то вроде «бархатной революции». Иоасаф и бояре вдруг явились к государю, ходатайствовали простить Бельского. Получив согласие, дружно двинулись в тюрьму, освободили его, привели в Думу и усадили на высшее место.

Ошеломленный Иван Шуйский был поставлен перед фактом. Оскорбился и отказался участвовать в заседаниях Думы. Это в общем-то и требовалось. Получилось, что прежний временщик уступил власть. Новое правительство, составившееся вокруг Бельского, начало предпринимать меры по выходу из кризиса. Смещало хапуг-наместников, воров-чиновников. В Пскове из-за разгула Андрея Шуйского ситуация была уже на грани восстания. Чтобы пригасить возмущение, Боярская Дума предоставила Пскову те же права, какие в свое время Василий III даровал Новгороду. Городу разрешили выбирать старост, целовальников, которые будут осуществлять суд вместе с наместниками. А вдобавок распространили на него губное право, предписав самим расследовать уголовные преступления и карать разбойников. Псковичи были этим очень довольны, славили государя и бояр.