Царь грозной Руси - Валерий Шамбаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но стоит особо подчеркнуть один факт, на который почему-то не обращают внимания исследователи. Ни один русский источник того времени не сообщал, что Елена отравлена. Впоследствии Иван Грозный об этом не знал. Даже в ходе самых серьезных разборок с боярами он ни разу не выдвинул обвинений в убийстве матери. Но об этом знали за границей! Об отравлении великой княгини писал Герберштейн [18, 49] — тот самый посол императора, который дважды бывал в Москве и имел контакты с оппозицией Василию III. Причем отметим, в последний раз он был в России 1526 г., а в 1538 г. находился далеко от нее, в Вене! Тем не менее, он откуда-то знал правду. Мало того, он одобрял убийство и назвал его «справедливой местью». И вот это уже можно считать бесспорным доказательством, что российская оппозиция плела интриги не только ради личных выгод, она была связана с Западом. Хотя удивляться тут, собственно, нечему, это же обычный закон политики — когда государство считается противником, надо поддерживать внутренние силы, способные ослабить его.
Впрочем, ни один из историков, глубокомысленно рассуждающих о политических переменах в Москве, почему-то не счел нужным обратить внимание и на другую сторону вопроса. У семилетнего и пятилетнего мальчиков подло убили самого близкого и дорогого человека, которого на Руси принято называть ласковым словом — мама. Или, по-вашему, это не так уж важно?
Новую власть возглавил Василий Шуйский. И о том, насколько высоко заносились его амбиции, мы можем судить по двум фактам. Через три месяца после переворота он женился на Анастасии, дочери татарского царевича Петра — а матерью невесты была сестра Василия III. Представитель старшей ветви Рюриковичей стал вдобавок дядей государя. Второй факт еще более красноречивый. Василий сразу же освободил из тюрем и ссылок участников прежних заговоров: Ивана Бельского, Андрея Шуйского и др. Но малолетнего князя Владимира Старицкого и его мать Ефросинью оставил под стражей. Лишний претендент на престол Шуйскому был не нужен. Кстати, минует 60 с лишним лет, и другой Василий Шуйский добьется своего, получит корону. Но это будет в период Смуты и междоусобиц. А в 1538 г. временщик понимал, какую конфронтацию может получить со стороны народа и других бояр. Но пока ребенок-государь ему не мешал, а наоборот, давал легитимное прикрытие власти. Вот его и не трогали, пусть числится великим князем, а дальше видно будет.
Василий поселился в Кремле в палатах Андрея Старицкого. Присвоил себе давно забытый титул наместника московского. И власть приобрел такую, что в летописи его называли на первом месте: «Того же году был на Москве наместник князь Василей Шуйский, а князь велики тогда был мал». «Малого» великого князя Василий захватил под контроль. В сентябре 1538 г. в традиционной поездке в Троице-Сергиев монастырь государя сопровождали Шуйские и бояре из их группировки. Но на самом деле с сиротой совершенно не считались. Впоследствии Иван Грозный вспоминал, что их с братом Юрием даже кормили плохо, «яко убожейшую чадь», а то и забывали дать поесть. Впрочем, победители не считались ни с кем и ни с чем. В Троице-Сергиевом монастыре родич Шуйских Иван Кубенский, получивший пост дворецкого, в нарушение всех уставов потребовал, чтобы ему выставили угощение после всенощной. Не считались и с Думой, раздавая назначения по собственному усмотрению.
А вот оборону государства Шуйские совершенно забросили. Видимо, считали более важным укрепление своих позиций, а войска собирать опасались — как бы против них самих не выступили. Вместо этого предпочли мириться с татарами, невзирая на условия. Согласились на все требования Крыма, обязались «не воевать Казани», посылать большие выплаты (а чего жалеть, не свое же!). Такой ценой был заключен «союз» с Сахиб-Гиреем. Но шайки крымцев все равно налетали на южные рубежи. А казанцы вообще не стали продолжать переговоров, начатых при Елене. Их отряды полезли на Русь, грабили окрестности Нижнего Новгорода, Мурома, Мещеры, Вятки, Перми, появились в районах, которые считались внутренними и безопасными — возле Вологды, Устюга, Тотьмы, Кинешмы, Костромы.
Конечно, все это вызвало недовольство. Причины были разными. Патриоты искренне возмущались безобразиями, другие аристократы оказались обойденными — чем они хуже Шуйских? И в противостоянии временщикам различные группировки сомкнулись. Оппозицию возглавили митрополит Даниил и Иван Бельский. Хотя Бельский сам участвовал в заговорах и был освобожден Шуйскими из тюрьмы, теперь он стал их соперником, а по знатности рода не уступал им. Ну а митрополит имел доступ к великому князю. Через государя Даниил и Бельский попытались проводить какие-то решения, возвышать своих сторонников в обход Шуйских. Однако перехватить влияние на державного ребенка властители им не позволили. Осенью 1538 г. они решительно разгромили оппозицию. От имени «наместника московского» и Боярской Думы — обойдясь даже без формального участия государя, они посадили Ивана Бельского обратно в темницу, дьяка Мишурина после пыток обезглавили, других оппозиционеров сослали по деревням. А Даниила свергли с митрополии и отправили в Иосифо-Волоколамский монастырь. На его место возвели Троицкого игумена Иоасафа.
Правда, Василию Шуйскому насладиться плодами победы не довелось. В разгар расправ с политическими противниками он вдруг скончался. Может быть, пожилого боярина отправили на тот свет вспышки собственного гнева и нервные перегрузки. А может и соперники «подсобили». К вершине власти выдвинулся его брат, Иван Васильевич Шуйский. Он во многом отличался от Василия. Не был политиком, не вынашивал далекоидущих замыслов. Он проявил себя просто вором. Вместе с ближайшими родичами принялся грести из казны золото и серебро, якобы для выдачи жалованья детям боярским. А чтобы «отмыть» приватизированные ценности, их переплавляли в чаши, кувшины, сосуды, на которых ставилось фамильное клеймо Шуйских — вроде как наследственное, от предков досталось [37, 138].
Остальные Шуйские и их клевреты тоже распоясались. Получая в кормления наместничества и волости, ударились в откровенное хищничество. Придумывали дополнительные налоги в свой карман. Вводили бесплатные работы на себя. Обирали богатых людей, обвиняя их в мнимых преступлениях. Слуги таких администраторов входили во вкус безнаказанности, насильничали, хулиганили, задарма хватали на рынках и в лавках понравившиеся товары. Особенно «отличились» беззакониями Андрей Михайлович Шуйский и Василий Репнин-Оболенский, наместники в Пскове — летопись сообщала, что они «свирепствовали, аки львы», выискивали поживу даже в храмах и монастырях, и жители окрестных мест боялись ехать в город: ограбят, да еще и сам в беду попадешь.
Искать управу было негде и не у кого. Временщики ввели в русские законы новшество по образцу Польши и Литвы. Так же, как в этих странах постановления сената, так и решения Боярской Думы стали иметь равную силу с указами государя. А решения Думы контролировал Иван Шуйский. Теперь он мог обходиться совсем без ссылок на великого князя. К юному государю временщик относился пренебрежительно. Иван и его брат Юрий жили сами по себе, нужные только для формальности. Воспоминания Грозного сохранили яркую сцену, как они с братом играют, а Шуйский по-хозяйски заходит в спальню, разваливается, облокотясь на царскую постель и взгромоздив сапог на стул. Ему ли, всесильному, было считаться с детишками, копошащимися на полу?