Чеченская рапсодия - Юрий Иванов-Милюхин

— Ты чего? — с усмешкой обернулся Гаврилка. — Это иней на пол осел. Прохладно тут, вот он и пророс. Видал, как переливается.

— А ты носком чувяка его попробуй, — хмуро посоветовал хорунжий. — А потом переведи взгляд вон в тот угол, где вроде как камень чернеется.

Гаврилка сунул ногу вперед и испуганно отскочил. Зыбкое серебро разбежалось по верху тягучими волнами, докатилось до темного предмета, показав его барашковый верх.

— Вот он, бездонный омут. Видать, тот абрек на него намекал, — Панкрат снял папаху и перекрестился. — Царствие небесное нашему Егорше, зря я согласился взять его с собой.

— Он сам к тебе напросился, — осознав, куда подевался станичник, Гаврилка едва шевелил языком. — Смелый был казак.

Хорунжий ничего не сказал, развернулся и пошел обратной дорогой. Он подумал о том, что ранение, полученное Егоршей во время вылазки в крепость, когда лезгин задел пулей его глаз, сослужило плохую услугу казаку. Видимо, его зрение так до конца и не восстановилось.

На привале разведчиков уже дожидался Петрашка. Помолившись за утонувшего станичника, казаки собрались в круг, чтобы выслушать его рассказ.

— От этой залы до выхода из пещеры осталось саженей триста, — обстоятельно докладывал младший из братьев. — От пещеры до укрепленного аула и версты не наберется, в седловине до сих пор лето, солнышко светит, овцы пасутся, чабаны на камушках греются.

— С перерезанными горлами, — грубовато добавил кто-то.

— Может, и так, приглядываться было некогда. Часовых на выходе всего трое, играли в кости на лужайке напротив, на башнях дозорные, вдоль стен гарцуют патрули из трех-пяти всадников. Ворота заперты, если кто подъезжает, к нему выходят, но сразу не впускают.

— После нашего набега джигиты поумнели, — хитровато улыбнулся Николка и посмотрел на Панкрата. — Надо бы опытным глазом еще раз прикинуть, с какого бока лучше осаду начинать.

— Валунов перед выходом много? — раздумчиво спросил хорунжий.

— Я же говорю, одна круглая лужайка, сразу за нею седловина с подъемом к крепости.

— Тем лучше, из горы выпрыгнем, сядем на коней и сразу в намет, — развернул плечи Николка. — Ноне осада нам ни к чему, не за тем мы придем, чтобы волынку разводить, — хмуро оборвал друга Панкрат, он до сих пор не мог отойти от гибели Егорши. — Прикидывать тоже больше нечего, расстояние от выхода из пещеры до входа в ущелье через которое мы прошли в тот раз, небольшое, значит, изменений на местности никаких. — Надо бы тут по всей длине пещеры прикинуть ширину между стенами.

— Чтобы пушки протащить? — догадавшись, повернулся к старшему брату Захарка. — Я уже присматривался, колеса пройдут впритирку, но если какая застрянет, тогда все остановятся.

— Мортиру с лафета надо снимать и нести ее на руках, — подсказал какой-то казак. — Мы так через перевал переходили, когда к туркам в гости нагрянули.

— Там этих пушек много не нужно. Одной хватит, чтобы только ворота раздолбать. Заворачиваем назад, — поставил точку хорунжий. — Царские полки, наверное уже успели переправиться.

Когда передовые части русских войск заполнили просторную залу, в тоннель, ведущий к выходу из пещеры, нырнули пятеро отобранных Панкратом казаков во главе с самим хорунжим. Они тенями промелькнули перед глазами солдат и растворились в кромешной тьме.

— От… дикое племя, — сказал вослед им кто-то из служивых. — Если бы не русский говор, ни за что бы не отличил их от тех же горцев.

— Они горцы и есть, только обрусевшие, — пожал плечами его сосед. — Видал, как ногами перебирают, точно лезгинку без барабанов танцуют.

Перед самым выходом Панкрат надавил на запястье младшего брата, зверем рвавшегося вперед, тот оттянулся назад, с неудовольствием пропуская Николку с Гаврилкой, и переглянулся с Захаркой, замыкавшим группу. Средний брат лишь почмокал губами, он понимал, что старший действует не только по своей воле, но и по указке отца с матерью. Оба вынули из ножен кинжалы и шмыгнули наружу вслед за опытными воинами. Они увидели два бездыханных тела у выхода из пещеры и услышали долгий хрип третьего абрека, словно к празднику на станичном базу зарезали барана.

С неба светили яркие звезды, между ними кувыркался однобокий месяц, впереди, на склоне, вспыхивали рваным пламенем редкие факелы часовых, проезжавших дозором вдоль стен крепости. В самом ауле царили тишина и спокойствие, видимо, Шамиль не только верил в свою звезду, но и успел ее оседлать. Отчасти так оно и было, его путь к недосягаемым вершинам славы и последующей за ней пропасти унижения в России, на обыкновенном калужском подворье, когда калужанки сквозь дыры в заборе подглядывали за подмывающими из горшков задницы шамилевыми бабами, только намечался тонким пунктиром.

Наступление началось с первыми лучами солнца. К этому времени две мортиры, с огромным трудом протянутые по пещере, подволокли поближе к воротам с двух углов крепости. Усатые пушкари с обожженными порохом лицами навели их на цели и ждали сигнала. Между складками гор рассредоточились конница и пехота, войско было не столь великое, но привычное к ведению боя в горных условиях. За ночь сотня Даргана успела переместиться к входу в ущелье, потому что по седловине, берущей от него начало, легче было подниматься в атаку на вражескую цитадель. В самом ауле паники не наблюдалось, скорее всего, горцы не догадывались, что их обложили. Со стороны площади все так же доносились дробные перестуки барабанов и гортанные вскрики танцующих. Разбойники отмечали очередной удачный набег на русские обозы со складами.

И сигнал к атаке прозвучал. Несколько труб огласили окрестности пронзительными звуками, принудив сорваться со скал горных орлов и прыснуть врассыпную овечьи отары. Разом ударили мортиры, первые бомбы упали на аул, заскакали по улице, грозя шипящими фитилями всему живому, и взорвались, оглушительно и трескуче, уничтожая все вокруг. Заметались люди и кони, вознеслись в небо руки женщин. До ушей наступающих доносились уже не барабанная дробь и торжествующие крики победителей-джигитов, а вопли раненных и умирающих. А пушкари продолжали пристреливаться, они заталкивали в стволы новые заряды, грозили абрекам негаснущими фитилями. Второй и третий залпы оказались удачнее, бомбы легли еще ближе к сторожевым башням, заставив часовых разбежаться в разные стороны. Вскоре в воздух поднялись щепки дубовых ворот и каменное крошево стен. Единственная улица стала просматриваться насквозь, проходы были открыты, пришла очередь коннице срываться с места. Пока оборонявшиеся не опомнились, нужно было успеть проскочить открытое пространство седловины с крутым подъемом, чтобы ворваться в крепость с обеих сторон и заставить противника признать свое поражение. Ведь русские пришли на Кавказ не принижать население горных аулов, живущее в каменном веке, которое и без их вмешательства порабощалось местными ханами и мюридами, а освобождать его от первобытного гнета.