Голос тех, кого нет - Орсон Скотт Кард

Как осмелился этот чужак вломиться в ее дом и распахивать шторы, которые повесила она сама!

— Я этого не потерплю, — сказала она. — У вас нет никакого права рыться в жизни моего мужа.

Он удивленно поднял бровь. Она хорошо помнила Звездный Кодекс, а потому точно знала, что у него есть не только право, но и полная поддержка закона.

— Маркано был жалким и несчастным человеком, — настаивала она. — Если вы расскажете правду о нем, это не принесет людям ничего, кроме боли.

— Вы совершенно правы, когда говорите, что правда о нем не принесет ничего, кроме боли, но это вовсе не потому, что он был жалким человеком, — ответил Голос. — Если я расскажу то, что все уже знают: что он ненавидел своих детей, бил жену, пил и буянил во всех барах города, пока полиция не доставляла его домой, — я не причиню боли, не правда ли? Наоборот, я дам людям удовлетворение, ибо все уверятся, что с самого начала судили о нем правильно. Он был ничтожеством, а потому они имели право обращаться с ним как с ничтожеством.

— Вы думаете, не был?

— В мире нет ничтожеств, нужно лишь понимание. Нет человека, чья жизнь оказалась бы пустой. Даже самые злые и жестокие мужчины и женщины совершали и добрые поступки, хотя бы в малой степени искупающие их грехи. Если вы узнаете их сердца, то поймете это.

— Если вы искренни, значит, вы моложе, чем выглядите, — ответила Новинья.

— Неужели? — удивился Голос. — Меньше двух недель назад я получил ваше приглашение и очень внимательно изучал вас. Даже если вы уже забыли, я-то помню: молодой девушкой вы были прекрасны, милы, добры. Вы и раньше были одиноки, но Пипо и Либо — они обожали вас и находили достойной любви.

— Пипо тогда уже умер.

— Но он любил вас.

— Вы ничего не знаете, Голос! Вы находились в двадцати двух световых годах отсюда! И, кроме того, я не себя называла ничтожеством, я говорила о Маркано!

— Но вы же не верите в это, Новинья. Потому что знаете об одном добром и благородном поступке, оправдывающем жизнь этого несчастного человека.

Новинья не понимала, откуда взялся этот панический ужас, она знала только, что должна заставить его замолчать, прежде чем он назовет… Хотя какое доброе дело мог совершить Кано?

— Как смеете вы называть меня Новиньей! — крикнула она. — Уже четыре года никто не зовет меня так!

В ответ он поднял руку и кончиками пальцев провел по ее щеке. Столько робости было в этом жесте, будто он был подростком. Он напомнил ей Либо, и этого она уже не могла вынести, схватила его руку, отвела и рванулась мимо пего в комнату.

— Убирайтесь! — выплюнула она. — И ты тоже, Миро!

Сын быстро поднялся с кровати и отступил к двери. По его лицу было видно, что несмотря на все то, что он уже видел в этом доме, ее ярость все еще заставала его врасплох.

— Вы ничего от меня не получите! — рявкнула она Голосу.

— Я пришел не для того, чтобы забирать у вас, — спокойно ответил он.

— И от вас мне тоже ничего не надо! Совсем! Вы для меня ничто! Слышите? Это вы — ничтожество! Ликсо, руина, эстраго — вай фора Д'акви, нано тене дирейто естар ем минья каса! У вас нет права находиться в моем доме!

— Нано эрес эстраго, — прошептал он, — эрес соло фекундо, е ву плантар жардин ай.

А затем, прежде чем она успела ответить, закрыл дверь и ушел.

По правде говоря, ей нечего было бы ответить ему. Его слова полностью ошарашили ее. Она назвала его эстраго, но отвечал он так, будто это о себе она говорила как о пустыне. И она говорила с ним грубо, используя оскорбительно фамильярное tu — «ты» вместо «о сеньор» или более свободного «воче». Так можно разговаривать с ребенком или с собакой. Но когда он ответил ей в той же интонации, с той же фамильярностью — это было совсем другое. «Ты не пустыня, ты плодородная земля, и я посажу в тебе сад». Так мог обратиться поэт к своей возлюбленной или даже муж к жене. «Ты» стало нежным, любовным, а не дерзким. «Как смел он, — прошептала она про себя, касаясь щеки там, где прошла его рука Он очень жесток, я не знала, что Голос может быть таким. Епископ Перегрино совершенно прав. Он опасен — неверный, Антихрист, он вошел запросто в те места моего сердца, которые я оберегала как святыню, куда не пускала никого, никогда. Он наступил на те жалкие побеги, что еще росли на этой каменистой почве. Как жаль, что я не умерла до того, как повстречалась с ним, он уничтожит меня, он наверняка покончит со мной до того, как завершит свой поиск».

Потом она услышала, что кто-то плачет. Квара. Конечно, все эти крики разбудили девочку, она всегда очень чутко спала. Новинья уже хотела открыть дверь, выйти и успокоить, утешить ее, но тут поняла, что плач умолк. Мягкий мужской голос напевал какую-то песенку. Язык незнакомый. «Немецкий, — подумала Новинья, — или один из диалектов северного». Что бы слова ни значили, она их не понимала, но знала, кто поет, и чувствовала, что Квара уже успокоилась.

Новинья не помнила такого страха, да, с тех пор, как узнала, что Миро собирается стать зенадором, пойти по стопам человека, которого убили свинксы. «Этот человек распутывает сети моей семьи, пытается снова связать нас воедино, но по дороге он раскроет мои секреты. Если он узнает, как умер Пипо, и скажет правду, Миро узнает то, что убьет его. Я больше не собираюсь приносить жертвы свинксам. Они слишком жестокие боги, чтобы я могла поклоняться им».

Потом, лежа в постели за закрытой дверью, пытаясь уснуть, она услышала, как в передней смеются Квим и Ольядо вместе с Миро и Элой. Она представила их в освещенной весельем комнате. Новинья погружалась в сон, и во сне не Голос сидел с ее детьми и учил их смеяться, а Либо, снова живой, и все знали, что он ее муж, человек, чьей женой она стала в сердце своем, хоть и отказалась венчаться с ним в Церкви. Даже во сне эта радость была слишком велика, и подушка очень быстро намокла.

Сида: Возбудитель Десколады — не бактерия. Такое впечатление, что он проникает в клетки тела и поселяется там, совсем как митохондрии, он делится, когда делится сама клетка. Тот факт, что он сумел «распространиться» на Новый вид живых существ спустя всего несколько лет после нашего прибытия сюда, показывает, что он очень легко адаптируется. Он наверняка давным-давно захватил всю биосферу Лузитании. Такой эндемик — перманентная инфекция.

Густо: Если он постоянная часть всех здешних организмов, это уже не инфекция, Сида, это образ жизни.

Сида: Но ведь это не обязательно врожденное — возбудитель может перемещаться. Но ты прав, если это эндемик, тогда все местные организмы, должно быть, отыскали какой-то способ с ним бороться…

Густо: Или адаптировались к нему и включили его в свой жизненный цикл. Возможно, они даже нуждаются в нем.

Сида: Нуждаются в том, чтобы их гены развязывали, как шнурок на ботинке, а потом снова собирали, как Бог на душу положит?