Голос тех, кого нет - Орсон Скотт Кард

Греггу Кайзеру, который уже знал.

Некоторые граждане колонии на Лузитании

Ксенологи (зенадорес):

Пипо (Жоао Фигейра Альварес)

Либо (Либердаде Грассас а Деус Фигейра де Медичи)

Миро (Маркос Владимир Рибейра фон Хессе)

Кванда (Кванда Квенхатта Фигейра Мукумби)

Ксенобиологи (биолоджистас):

Густо (Владимир Тиаго Гуссман)

Сида (Екатерина Мария Апаресида до Норте фон Хессе-Гуссман)

Новинья (Иванова Санта Катарина фон Хессе)

Эла (Екатерина Эланора Рибейра фон Хессе)

Губернатор:

Босквинья (Фария Лима Мария до Боскве)

Епископ:

Перегрино (Амано Кобола)

Аббат и принципал монастыря:

Дом Кристано (Амай а Тудомундо Пара Кве Деус вос Аме Кристано)

Дона Кристан (Детестай о Пекадо э Фазей о Диретио Кристан)

В 1830 году, считая от даты принятия Звездного Кодекса, автоматический корабль-разведчик доложил по анзиблю: исследуемая планета пригодна для человека. Ближайшим перенаселенным миром оказалась Байя. Звездный Конгресс разрешил колонизацию.

Первые люди, ступившие на почву новой планеты, были португальцами по языку, бразильцами по культуре и католиками по вероисповеданию. В 1886 году они вышли из челнока, осенили себя крестным знамением, нарекли свой дом Лузитанией — древним именем Португалии, а затем начали исследовать местную флору и фауну. На пятый день пребывания на Лузитании колонисты поняли, что маленькие лесные зверюшки, которых они окрестили «пеквенинос» («свинксы»), на самом деле вовсе не животные.

Впервые со времен Ксеноцида — с тех пор, как чудовище Эндер уничтожил цивилизацию жукеров, — люди встретились с разумными инопланетянами. По уровню развития техники свинксы были примитивным народом, но пользовались орудиями, строили дома и говорили на своем языке. «Господь даровал нам еще одну возможность, — провозгласил Пио, архикардинал Байи. — Мы можем искупить то, что сделали с жукерами».

Депутаты Звездного Конгресса поклонялись разным богам, но даже атеисты согласились с архикардиналом. Лузитанию заселят выходцы с Байи, на нее распространят Католическую Лицензию, как того требует традиция, однако территория колонии и число жителей должны быть ограничены заданной цифрой.

Главный закон колонии гласил: «Не причинять беспокойства свинксам».

И поскольку мы никак не можем усвоить, что обитатели соседней деревни такие же люди, как и мы сами, странно было бы предполагать, что человечество способно увидеть в говорящих создателях орудий, порожденных иной эволюционной цепочкой, не диких зверей, но братьев, не соперников, но товарищей, с которыми мы можем разделить дорогу к храму разума.

Однако это и есть мое видение, моя мечта. Различие между раман и варелез кроется не в природе чужака, а в нашем собственном сознании. И когда мы провозглашаем расу инопланетян раман, это значит не то, что они достигли нравственной зрелости, а то, что мы достигли ее.

Демосфен. «Письма к фрамлингам»

Корнерой, пожалуй, был самым полезным и самым «трудным» из пеквенинос. Когда бы Пипо ни приходил на поляну, Корнерой ждал его там. Он всегда старался ответить на вопросы, которые Пипо, согласно закону, не имел права задавать прямо. Пипо зависел от него, слишком сильно зависел, а Корнерой играл и дурачился, словно безответственный юнец, каким он, кстати, и был, и наблюдал, и слушал, и изучал. Пипо всегда приходилось быть начеку: Корнерой очень ловко расставлял ловушки.

Только что Корнерой взобрался на дерево и теперь полз вверх, работая только ногами (у всех свинксов кожа на внутренней поверхности щиколоток и бедер была жесткой, ороговевшей). В руках он держал две палочки, которые свинксы называли Отцовскими Палочками, и, карабкаясь вверх, выбивал по стволу дерева какую-то странную, завораживающую, аритмичную мелодию.

Производимый Корнероем шум выгнал из хижины Мандачуву, и тот окликнул «музыканта» сначала на мужском языке, потом на португальском:

— П'ра байхо, бичо!

Стоявшие рядом свинксы оценили его португальское произношение и выразили одобрение, потерев бедром о бедро. Раздался долгий шипящий звук, и Мандачува подпрыгнул от радости, что ему аплодируют.

Тем временем Корнерой так откинулся назад, что стало ясно: сейчас он упадет. Свинкс оттолкнулся руками от ствола, скрутил в воздухе сальто и, несколько раз подпрыгнув, приземлился на ноги.

— Значит, ты еще и акробат, — сказал Пипо.

Гордый собой Корнерой подошел к нему. Он очень умело изображал человеческую походку. Слегка утрировал. Отменная пародия еще и потому, что плоский, вздернутый нос Корнероя как две капли воды походил на поросячий. Неудивительно, что еще первопоселенцы в восемьдесят шестом назвали их свинксами, а в 1925-м, когда основали колонию на Лузитании, имечко уже прилипло. Разбросанные по всем Ста Мирам ксенологи в своих трудах называли их исключительно аборигенами Лузитании, но кто-кто, а Пипо знал, что делается это, только чтобы поддержать профессиональное достоинство. Между собой даже ксенологи пользовались словечком «свинкс». Сам Пипо больше любил португальское «пеквенинос», против которого свинксы не возражали, хотя сами называли себя малышами. Но достоинство достоинством, а Корнерой все же выглядел точь-в-точь как кабан, зачем-то поднявшийся на задние ноги.

— Акробат, — повторил Корнерой, будто пробуя на вкус новое слово. — То, что я сделал? У вас есть особое слово для таких? Среди вас есть те, для кого это работа?

Пипо молча вздохнул и улыбнулся. Закон строго-настрого запрещал делиться со свинксами сведениями о человеческом обществе, чтобы не влиять на их культуру. А Корнерой, казалось, всеми правдами и неправдами пытался вытянуть максимум информации из любого высказывания Пипо. В этот раз, конечно, Пипо мог винить только самого себя — оговорился и открыл еще одно окно в человеческую жизнь. Иногда он находил общество свинксов таким приятным, что позволял себе расслабиться. И в этом таилась опасность. «Я не гожусь для этой игры — выцарапывать знания, стараясь не дать ничего взамен. Либо, мой молчаливый сын, ты умеешь скрывать и скрываться куда лучше, чем я, а ведь ты стал моим подмастерьем (когда тебе исполнилось тринадцать?) всего четыре месяца назад».

— Хорошо бы мне иметь такую шкуру, как у вас, — сказал Пипо. — Мою собственную древесная кора сотрет в клочья.

— К величайшему стыду для всех нас.

Корнерой застыл в позе, обозначавшей, по мнению Пипо, легкое беспокойство или, возможно, предупреждение, сигнал «осторожно» для других свинксов. Впрочем, точно ничего не известно. Поза могла выражать любое чувство, включая предельный страх. Только Пипо никогда еще не доводилось видеть перепуганного свинкса. Ладно. Пипо быстро заговорил, чтобы успокоить собеседника: