Долина забвения - Эми Тан

Я чуть подождала, чтобы она обдумала мои слова, а потом перешла к главному: «Матушка Ма, мне только что пришло в голову, что я могу помочь вам, чтобы этот слух не ушел далеко. Пока вы приводите в порядок печень, разрешите мне стать наставницей Вайолет и учить ее. Я научу ее всему, что знаю. А как вы помните, когда-то я была в десятке лучших красавиц Шанхая».

Старая Дрофа поверила мне. Она слабо кивнула.

Чтобы закрепить успех, я добавила: «Если нужно будет задать мерзавке взбучку — не сомневайтесь, я не буду медлить. Так что когда из ее комнаты раздадутся мольбы о пощаде, вы будете знать, что я все делаю правильно».

Что думаешь, Вайолет? Умно, правда? Все, что тебе нужно, — пару раз в день вставать под дверь и громко молить о пощаде.

@@

Ни на миг я не принимала своей новой доли, а просто стала меньше ей сопротивляться. Я чувствовала себя как узник, готовящийся к казни. Я больше не скидывала на пол принесенную мне одежду и надевала ее без возражений. Когда мне принесли летние блузы и панталоны из легкого шелка, я была рада их удобству и прохладе. Но мне не нравились ни их стиль, ни цвет. Мир стал тусклым. Я не знала, что происходит за пределами стен цветочного дома. Были ли улицы всё еще заполнены протестующими? Остались ли в городе иностранцы? Я — похищенная девочка-американка, попавшая в приключенческий роман, последние страницы которого безжалостно вырваны.

В один из дней, когда за окном шел проливной дождь, Волшебная Горлянка сказала мне:

— Вайолет, помнишь, раньше ты притворялась куртизанкой? Ты флиртовала с клиентами, пыталась очаровать особо тебе полюбившихся. А сейчас говоришь, что никогда не представляла себя одной из нас.

— Я американка. Девочки-американки не становятся куртизанками.

— Твоя мать — мадам в первоклассном цветочном доме.

— Она не была куртизанкой.

— Откуда ты знаешь? Все китайские мадам начинали как куртизанки. Иначе как они могли бы изучить этот бизнес?

От слов Волшебной Горлянки меня замутило. Мама могла быть куртизанкой. Или даже хуже — она могла быть обычной проституткой на одном из кораблей в гавани. Едва ли ее можно было назвать целомудренной. У нее были любовники.

— Она сама выбрала себе занятие, — сказала я наконец. — Никто ее не заставлял.

— С чего ты решила, что она сама выбрала для себя такую жизнь?

— Мать никогда не позволяла никому навязывать ей свою волю, — сказала я, затем подумала: «И посмотрите только, какую жизнь она заставила меня вести!»

— Ты смотришь свысока на тех, кто не может сам выбрать, чем им заниматься?

— Мне их жаль, — ответила я. Никогда я не относила себя к этим жалким людям, и я знала, что сбегу отсюда!

— Меня тебе тоже жаль? Можешь ли ты уважать того, кого жалеешь?

— Ты защищаешь меня, и за это я тебе очень благодарна.

— Но это не уважение. Считаешь ли ты меня равной себе?

— Мы с тобой совсем разные… разные расы, разные страны. Нельзя ожидать, что жизнь у нас будет одинаковой. Значит, мы не равны.

— Ты имеешь в виду, что мне стоит довольствоваться меньшим, чем тебе?

— Не я установила такой порядок.

Внезапно лицо ее побагровело от ярости:

Теперь я не ниже тебя, а выше! Я могу ожидать от жизни большего, а ты — нет! Знаешь ли ты, как отныне люди будут смотреть на тебя? Взгляни на мое лицо и представь, что это ты. Мы с тобой не лучше, чем актеры, оперные певички или акробаты. Теперь это твоя жизнь. Однажды судьба распорядилась так, что ты родилась американкой. И судьба же отняла у тебя все права. Теперь ты — полукровка, половина в тебе от крови твоего отца — китайца, маньчжура, кантонца, кем бы он ни был. Ты цветок, который будут срывать снова и снова. Ты находишься на самом дне общества.

— Я — американка, и никто этого не изменит, даже если мне против своей воли приходится жить в цветочном доме!

— Эй-я! Бедняжка Вайолет! Она же единственная девочка, у которой обстоятельства жизни поменялись против ее воли! — она с возмущенным фырканьем уселась, бросая на меня недовольные взгляды. — Против ее воли… Вы не можете меня заставить! Эй-я! Как же она страдает! Ты такая же, как все в этом доме, потому что сейчас у тебя те же заботы. Может быть, мне и правда стоит сдержать слово, данное Матушке Ма, и бить тебя до тех пор, пока ты не поймешь, где твое место.

Она замолчала, и я обрадовалась, что она наконец завершила свою возмущенную тираду.

Но вскоре она заговорила снова — уже нежным, грустным голосом, будто ребенок. Она отвела взгляд и начала вспоминать, как кидали ее из стороны в сторону волны судьбы.

Еще маленькой девочкой — мне было всего пять — дядя забрал меня из семьи и продал жене торговца, чтобы я стала ее рабыней. Дядя сказал, что он сделал только то, что приказали ему мать с отцом. Я до сих пор не верю, что это правда. Если бы я поверила в его слова, мое сердце навсегда наполнилось бы горечью и холодом. Возможно, отец действительно хотел от меня избавиться. Но мама, должно быть, была убита горем, когда узнала, что я пропала. Я в этом уверена. Я помню ее. Хотя… откуда мне знать? Ведь я не видела ее с тех пор, как меня похитили. Я думала об этом многие годы. Если мать не хотела, чтобы я оставалась в их доме, тогда почему ублюдок-дядя похитил меня посреди ночи? Почему сделал все в такой тайне?

Я плакала и кричала всю дорогу до дома богатого господина. Дядя торговался с ними. Он продал меня, как поросенка, который вырастет в жирную и вкусную свинью. У торговца была жена, которую ему сговорили родители, и еще три наложницы. Вторую из наложниц называли третьей женой, но в его сердце она была первой. Именно она взяла меня в служанки. Торговец, как я скоро поняла, находил поводы заглядывать в ее комнату чаще, чем к остальным. Если подумать, очень странно, что она имела над ним такую власть. Она была самой старшей из жен, грудь и губы у нее были далеко не идеальны, а лицо не отличалось изяществом. Но своими манерами она очаровывала мужа. Голос у нее был нежным, мелодичным, и разговаривала она, чуть склонив голову набок. Она всегда могла подобрать нужные слова, чтобы успокоить его разум, чтобы восстановить его силы. Я как-то услышала, что говорили о ней другие наложницы: что она попала к нему из борделя в Сучжоу, где раздвигала ноги перед тысячью мужчин, лишая их разума и здравого смысла. Наложницы очень ревновали мужа к ней. Но неизвестно, были ли эти слухи правдой.

Как и мою хозяйку, судьба не наделила меня великой красотой. Большие глаза были моим главным преимуществом. Большие ступни — главным недостатком. Дома их бинтовали, но бинты порвались вскоре после того, как я попала к торговцу в дом. Из-за того что я ходила на цыпочках, никто этого не заметил, и я больше их не бинтовала. В отличие от других служанок, я не только покорно повиновалась, а всеми силами пыталась лучше услужить госпоже. Я гордилась тем, что прислуживаю любимой наложнице торговца, которую он ценил выше остальных своих жен. Я приносила ей цветы сливы и вплетала их в ее волосы. Я всегда следила за тем, чтобы чай у нее был обжигающе горячим. В течение дня я приносила ей вареный арахис и другие закуски.