Кара Дон Жуана - Ольга Володарская

В 23.57 они были у гостиницы.

В 23.58 Андрей внес Кару в холл.

В 23.59 наорал на портье, который попытался остановить еговоплем «С посетителями нельзя!».

В 00.00 они оказались в номере, отгородившись от всего мираплотно закрытой дверью и толстыми кирпичными стенами.

И Кара не исчезла. Только слилась своими волосами с темнотой— белокурый парик был сорван с головы беспощадной рукой Андрея. Оставшись безнего, она вновь начала плакать и закрываться ладонями, как будто с нее сорвалине искусственные волосы, а маску, под которой она скрывалась…

Андрей раздел ее, рыдающую, трясущуюся, по-прежнемуприкрывающую лицо (лицо, а не нагое тело!), втащил в ванную. Пустив тугую струюводы в джакузи, он затащил туда Кару. Когда она ввинтилась в угол ванны, онпереключил кран и начал поливать ее из душа. Он лил на нее потоки теплой воды,надеясь смыть с Кары не только ужасный макияж, но и налет вульгарности, ипечать трагизма на лице, и затаенную в уголках губ скорбь…

— Все, хватит! — выкрикнула она,захлебнувшись. — Я сама! Сама! — Откашлявшись, Кара уткнула лицо всогнутый локоть. По руке тут же потекли черные струи. — Дай мне пятьминут…

Андрей передал ей душ, сунул в руку шампунь и вышел изванной.

Прикрыв дверь, он прилип к ней ягодицами, спиной, затылком.Он выдохнул так сильно, что в легких не осталось воздуха…

Кара нашлась!

Голова тут же закружилась, сердце, больное, неверующее,заметалось в грудной клетке…

Кара нашлась!

Андрей оторвал свое тело от двери, прошел в комнату. Сорвавс плеч куртку, с шеи шарф, с ног ботинки, он опустился в кресло. Потянулся забутылкой коньяка, стоящей на столике у кровати, но передумал пить. Он хотелзапомнить этот момент до мелочей, а для сего надо оставаться трезвым…

— У тебя есть что выпить? — послышалось изкоридора. А мгновением позже в дверном проеме показалась Кара. В казенномхалате с ярлыком отеля на кармане, с тюрбаном из махрового полотенца на голове,босая, влажная, розовая…

Такая, как раньше.

— Есть коньяк. — Андрей махнул непослушной рукой всторону столика. — Есть виски, джин, вино… В баре. Ты стоишь недалеко отнего.

Кара, проигнорировав бар, прошла к столику, взяла бутылкуконьяка, поднесла ко рту, сделала большой глоток прямо из горлышка,зажмурилась… Она никогда не любила крепкие напитки. Больше шампанское, вино икоктейли. Причем не видела разницы между первым, вторым и третьим, даже еслипервое стоило тысячу долларов за бутылку, второе две, а третий двадцать рублейи продавался во всех ларьках.

— Будешь? — спросила она и протянула бутылкуАндрею.

Он отрицательно мотнул головой.

Ополовиненная емкость тут же вернулась на свое место, аКара, утерев рот рукавом халата, прошла к окну, встала у него, прислонившисьживотом к подоконнику, выглянула на улицу. В лунном свете (электрический так ине зажгли) ее лицо казалось нереально бледным, будто мертвым…

Как маска!

— Зажги, пожалуйста, свет, — тихо попросилаКара. — Я боюсь темноты…

Андрей привстал с кресла, стукнул ладонью по выключателю.

Помещение тут же озарилось ярким голубоватым светом. И вэтом беспощадном свете Кара предстала перед глазами Андрея совсем другой. Нетакой, какой он ее помнил, и не такой, какой увидел в баре…

Без кричащего макияжа ее лицо уже не казалось вульгарным. Нои невинным не казалось. Это было лицо много повидавшей женщины, уставшей отжизни, от разочарований, от невзгод…

У нее появились мешки под глазами, чуть заметные морщинки,бегущие от носа к подбородку, и свинцовая тоска в глазах. При этом Кара нерастеряла своей привлекательности, она была по-прежнему хороша, но теперь еекрасота была с налетом трагизма, надлома, тайны… Грустные глаза, напряженнаяскладка на переносице, сдержанная, говорящая о чем угодно, только не о веселье,улыбка…

— Ты изменился, — сказала Кара, сделав шаг к своейподрастерявшей «бриллиантовый» шик сумочке. — Я тебя не сразуузнала… — Она вытащила сигареты, сунула одну в рот, пожевала еекончик. — Как и ты меня…

Андрей промолчал, он не хотел сейчас говорить, толькосмотреть.

Ее губы, мягкие, розовые, чуть вспухшие, будто от долгихпоцелуев. Ее брови, удивленные, насмешливые. Ее волосы, черные как смоль,тугие, блестящие. Ее кожа, смуглая, бархатная, персиково-румяная. Ее глаза,большие, влажные, в окружении по-детски пушистых ресниц…

Глаза те, взгляд другой!

Губы те, улыбка другая!

А запах тот же! Дикий жасмин, зацветший в мае. От Карывсегда им пахло. Даже когда она душилась мускусными духами, опрыскиваласьцитрусовым дезодорантом, жевала мятную жвачку, мазала тело кокосовым молочком…

Так было раньше, так происходило и сейчас…

Несколько минут назад, например, она выкупалась в пене«Молоко и мед», а от нее все равно пахло жасмином. Только на сей раз к запахуцветов прибавился легкий аромат ментола — это запахла сигарета, которую онаприкурила…

— Раньше ты не курила, — хриплым — не своим —голосом проговорил Андрей.

— Я раньше много чего не делала, Андрюша. — Толькоона могла так нежно, с певучим «ю», мягким «ш», произносить его имя. — Вэтом-то и проблема…

Кара жадно затянулась, нервно убрала с лица влажные волосы.Глаза ее вновь увлажнились, но она сдержалась и не заплакала.

— Я искал тебя, — выдохнул Андрей. — Все этигоды искал…

— Ты же знаешь, меня нельзя найти…

— Можно только случайно встретить. Я знаю.

Он поднялся с кресла, сделал шаг по направлению к окну, ноКара, услышав за спиной движение, резко обернулась и, тряхнув головой,прошептала:

— Не надо, не подходи!

— Но почему?

— Запачкаешься.

— Что за глупости? — Он нахмурился. — Ты жетолько из ванной…

— Моя грязь водой не смывается…

— Кара, давай не будем…

— Я шлюха, Андрюша! — яростно выкрикнулаона. — И не делай вид, что ты этого не понял!

— Я понял, — спокойно парировал он. — Но этоничего не меняет. Ты по-прежнему моя жена. Я люблю тебя. Я хочу быть с тобой.

— Даже после того, как мною попользовались сотнимужчин?

— Даже после этого.

Андрей все же подошел к ней, встал позади, прижавшись к ееспине (она была ниже его на тридцать сантиметров). И на сей раз она неотстранилась, но и к нему не подалась — стояла, как статуя.

— Ты ни в чем не виновата, — сказал Андрей и,склонив голову, как в поклоне, коснулся губами ее влажного затылка. — Утебя не было выбора…