Stalingrad, станция метро - Виктория Платова

— Сомневаюсь. Во всяком случае, не такого сильного игрока, как ты.

— Меня тоже одолеешь. Шахматы — это чистая психология, ничего больше. Когда ты это поймешь — все и получится.

Она поцеловала его перед сном, а он поцеловал ее: чусики, Карлуша! — чусики, блюмхен, до завтра, пусть тебе приснятся самые прекрасные сны!..

Завтра наступило в положенный срок, но на кухне, где они обычно встречались, Карлуши не оказалось. Это было странно, очень. Ведь когда бы не проснулась Елизавета, пусть и в самую раннюю рань, Карлуша уже был на ногах. Варил себе кофе, мурлыча под нос свою любимую застольную «Мой сурок со мною». Сооружал маленькие бутерброды с сыром и оливками (они почему-то назывались «кельнскими»), опрокидывал крошечную стопку водки (тост проходил под кодовым именем «За Бисмарка!»). Всякий раз Карлуша спрашивал у Елизаветы, что она будет на завтрак, заказывай смело, блюмхен, ни в чем себя не ограничивай, я исполню любые твои кулинарные мечты! Кулинарные мечты блюмхена редко простирались дальше яичницы с колбасой, ими, как правило, все и ограничивалось.

Елизавета обожала утренние посиделки. Всегда узнаешь что-нибудь новенькое: о пестром и захватывающем Карлушином прошлом, о не менее захватывающем будущем, что ждет их в Германии. О муниципальных выборах в земле Северный Рейн — Вестфалия (натурализовавшись, Карлуша собирался поддерживать христианских демократов). О германских канцлерах — почему так выходит, что последующие всегда хуже предыдущих? нет-нет, людоеда Гитлера, хоть он и был канцлером, мы вообще вычеркиваем из списка!.. Об истинных ценностях, о людях, которые проводят эти ценности в жизнь. А о других — плохих — людях что говорить?

В то утро на кухне было темно и тихо. Не пахло свежесваренным кофе, не закипал чайник, никто не пел песню про сурка. Елизавета нащупала выключатель и зажгла свет. Кухня предстала перед ней такой же, какой она покинула ее вчера вечером. Карлуша сюда не заглядывал.

Смутное беспокойство усилилось, когда она вышла в прихожую: Карлушины ботинки стояли на месте, а пальто и махровый шарф ядовитого зеленого цвета висели на вешалке. Из чего Елизавета сделала вывод — ее теория о том, что Карлуша «с утра не сравши» (как выражается Праматерь) отправился на поиски пятнадцати тысяч, полностью несостоятельна.

Оставались еще ванная, туалет и крошечная кладовка, но и там было темно.

Наверное, он еще спит.

Минут пятнадцать Елизавета, как могла, баюкала эту мысль. Но больше всего ей хотелось, чтобы мысль подала голос, заорала, — быть может, тогда Карлуша проснется? Вот как меняются привычки с возрастом, убеждала она себя, Карлуша всегда был жаворонком, а теперь решил переквалифицироваться в сову. Или просто ворочался с боку на бок до самого утра, перевозбужденный вновь открывающимися перспективами. А потом срубился, заснул. Но вот-вот должен проснуться — как иначе?

Елизавета подождала еще несколько томительных минут. «Вот-вот» все не наступало.

И тогда она решилась. Подошла к Карлушиной двери и тихонько стукнула в нее костяшками пальцев:

— Карлуша! Ты уже проснулся?

Ответа не последовало, и тогда Елизавета постучала в дверь сильнее.

И снова — никакого ответа, и откуда только взялось это неприятное посасывание под ложечкой? От него можно избавиться одним махом, просто толкнуть дверь и сунуть пос в комнату. А Карлуша выскочит из-за угла и крикнет «Гав!». Такие штучки в бытность Елизаветы маленькой девочкой он проделывал неоднократно. Елизавета с готовностью пугалась и кричала как резаная. А Карлуша смеялся, подхватывал ее на руки и кружил по комнате. Теперь, когда Елизавета выросла и превратилась в толстую жабу, хватать ее на руки и кружить по комнате весьма проблематично. Но пусть хотя бы крикнет «Гав!». Этого будет вполне достаточно для успокоения ее души.

В Карлушиной комнате громко тикал будильник — и это был единственный звук.

Она не стала включать свет, просто продвигалась к его кровати: медленно, осторожно, шаг за шагом.

— Карлуша! Карлуша! Ты здесь?..

Глаза категорически отказывались привыкать к темноте, но и без того Елизавета знала: справа, у самой двери, стоит стул, рядом с ним — маленький комод с облупившейся полировкой. По краям комода сидят два старинных немецких пупса с фарфоровыми головами; пупсы всегда вызывали у нее священный ужас — недаром пальцы их сложены точно так же, как пальцы устрашающей индуистской богини Кали. У одного из пупсов отбит мизинец на правой руке, у другого — указательный на левой. Между куклами-Кали приютились сова и олень, преследуемый волками, — довольно сложная по исполнению и трагическая по содержанию композиция. Затем идет шкаф со всяким хламом, заброшенным наверх: швейная машинка «Чайка», фотоувеличитель, обглоданная синтетическая ель made in China (они так ни разу ею и не воспользовались), кипы старых газет. Вплотную к шкафу примыкает стол со стопкой японских кроссвордов судоку, над столом висят две гравюры под стеклом — «Вид на Апостелькирхе»[9]и «Вид на Кельнский собор со стороны Рейна». Что еще?

Еще один стул.

Этажерка с книгами.

Карлушина кровать.

Она ничего не пропустила? Стол. Еще один стул. Этажерка с книгами, не может быть, чтобы Карлушина кровать случилась так скоро. Она точно что-то пропустила.

Стол.

Еще один стул.

Этажерка с книгами.

Вот ведь смешное слово — «этажерка»! Почему эта мебельная конструкция называется этажеркой? Потому, что полки располагаются друг над другом, как этажи в доме? Наверное, поэтому А есть ли в этом доме лифт? Консьерж? В их с Карлушей собственном доме лифт есть. Зато нет консьержа. Две нижние полки заняты собранием сочинений Ромена Роллана, а что находится на верхних? Елизавете обязательно нужно вспомнить, не может быть, чтобы Карлушина кровать случилась так скоро. Она — как Германия, до которой — и это уже очевидно — им не добраться никогда. В их традиционном составе, самом удивительном тандеме — Карлуша и блюмхен, блюмхен и Карлуша, чусики, чусики!..

«Чусики» придумал Карлуша, иногда находивший здоровый компромисс между исторической родиной и той страной, в которой прожил большую часть своей жизни. Каждому немцу — и в самой Германии, и за ее пределами — хорошо известно традиционное «чус». Что означает «привет-привет» или «пока-пока». Карлуше всегда казалось, что «чус» звучит слишком холодно, вот и возникли совершенно нелепые и совершенно русские «чусики».

Такой уж он, Карлуша. Очень теплый.

Летний.

Сколько не обманывай себя, сколько не начинай сначала — за этажеркой с книгами всегда следует кровать.

Карлуша лежит в кровати.

Елизавета видит очертания его тела, хотя по-прежнему не видит всего остального. Что-то здесь не так.