Черный день. Книги 1-8 - Алексей Алексеевич Доронин

Тут уже было не до смешочков. Все понимали: где голод – там болезни. И кто их защитит, если они все станут доходягами?

– Я тут разговаривал с профессором, – поднял глаза от чая Богданов. – Он говорит, климат будет неустойчивым несколько лет, плюс-минус пару десятилетий. Это само собой, не для чужих ушей. Поэтому еда, которую они обещали привезти, нам позарез нужна. Мы пока не дотягиваем до самообеспечения.

– Да вернутся они, че вы в натуре, каркаете! – попытался подбодрить всех Колесников.

В комнате было жарко, и он сидел в одной тельняшке, из-под которой был виден большой нательный крест и волосы на груди, похожие на меховую жилетку. Такими же волосатыми были руки, одной он ломал хлеб, другой быстро черпал ложкой суп.

Богданов подумал, что если сам он мог бы играть в кино фашистов, то старлей легко получил бы роль бандита из девяностых, когда только ленивый боксер не был связан с криминалом.

Несколько минут они молчали, Масленников и Олег пили коньяк, Богданов потягивал горький, но страшно полезный чай.

Обсуждали, как сильно шеф сдал за последнее время. Все трое сошлись на том, что зря товарищ Демьянов поехал. Может не вернуться. После всего, что они вынесли, даже железные нервы не могут гарантировать человеку защиту от нервного срыва. А он и раньше здоровьем крепким, похоже, похвастаться не мог. Еще в убежище они привыкли работать и существовать на пределе человеческих возможностей. И они уже видели этот предел – ту черту, после которой еще живой человек сдается и просто падает на землю, отдавая себя на милость судьбы. Никакой характер не поможет тебе сохранять ледяное спокойствие, когда вокруг громоздятся горы обгорелых трупов. Тут надо быть или машиной, или уродом. А Сергей Борисович не был ни тем, ни другим.

Посидели еще, закусили. Консервированные помидоры и огурцы были еще из добытых в Новосибирске, но на вкус вполне сносные. Таких уже через год-два не останется. А домашние консервы в достаточном количестве пока не закатывались. Овощей было мало.

Потом Олег с ювелирной точностью разлил по двум рюмкам то, что оставалось в бутылке. Он был хоть и спортсмен, но по случаю выпить мог. Постепенно напряжение спало само собой.

Снова повисла пауза. Внезапно Богданов с силой хлопнул себя по лбу.

– Муха?

– Да какая муха. Жена. Она должна была уже прийти. Чтоб, значит, забрать меня от вас в целости и сохранности.

Оба его товарища рассмеялись.

- Да чего ты так испереживался за нее? Забыла девка. Каталоги свои листает, поди. Да я бы не за нее беспокоился, а за тех, кто ей попадется.

- Надо проверить, – Владимир уже поднимался с места и надевал куртку.

С кобурой он, как и Масленников, не расставался. Мысленно матеря всех недолепленных дочерей Евы, опер последовал за ним. Засобирался и Колесников, прихватив автомат.

– Давайте через заднюю дверь, – сказал Богданов. – Так быстрее.

Они уже собирались выходить, когда на одном из мониторов увидели подозрительное движение. И обомлели.

*** 

В город они попали легко. Сама стена только с виду выглядела страшно. Как и говорил Дед, она стояла только для острастки. Прожекторы хорошо освещали пространство снаружи, но с обратной стороны к фортификации можно было подобраться незамеченными. Здесь несколько самых ловких уголовников вскарабкались на нее с помощью простой веревки, используя выступы и неровности в бетоне. «Егоза» наверху была быстро перекушена. Никакого тока по ней не проходило. Это выяснили еще давно.

Справились силами одних засланцев, взявших охрану в одной из караулок в ножи. Обошлись даже без помощи «крыс» – местных отщепенцев, которых неожиданно легко удалось завербовать. Но ренегаты, которые были все сплошь колдыри и «синяки», своими кривыми руками могли все испортить, поэтому им наказали сидеть тихо до условного знака. Среди них было только пятеро толковых, но те были вайнахи, а чурбанам, как называл Бурый всех выходцев с Кавказа и Средней Азии, он тоже не доверял. К тому же единожды предавшему веры нет.

Первое пулеметное гнездо было обезврежено без шума, во втором возникла секундная заминка, но и здесь часовые не успели выстрелить и поднять тревогу. Один получил в грудь нож и успел только захрипеть, но второй горожанин оказался сильнее накинувшего ему удавку зэка и просто сбросил того со стены. Еще двое лазутчиков застрелили часового из бесшумного оружия, но теперь у банды имелся один тяжелораненый, который мог кое-как передвигаться, но не мог воевать. К сожалению, пулеметы оказались закреплены так, что развернуть их на город для огневой поддержки не получилось...

Подгорный спал. Это был не один из прежних мегаполисов, где публика могла бродить по улицам и площадям до утра или гудеть в клубах, ресторанах, где шныряли ночные такси и обжималась в переулках подвыпившая молодежь. Тут жили трудяги, которые укладывались спать вскоре после того, как стемнеет, чтобы проснуться с первыми петухами.

И хотя для тех, кто крался этой ночью по улицам спящего городка, слово «петух» имело другое значение, от курятины они бы не отказались, хотя и привыкли совсем к другому мясу. Но они знали, что домашняя птица в городе водится, как и другая живность: и овцы-бараны, и даже кролики, и кони. Последние тоже были очень вкусны, как знали уголовники, разорившие не одну ферму.

Им казалось, что они слышат, как храпят и сладко посапывают во сне глупые фраера, такие же беззащитные, как зверюшки в сараях. Терпилы – от слова «терпеть». Это те, кому на роду суждено молча выносить превратности судьбы и произвол таких, как они – сильных людей, настоящих мужчин.

Скоро им придется проснуться и обнаружить, что пища, на которую они так рассчитывали, тю-тю! Выгнать бы их на улицу в одних трусах и покуражиться, заставить ползать на карачках и кукарекать. И чтоб тут же на их глазах пустить по кругу их жен и дочерей. Да блин, зачем по кругу! Тут на каждого из братвы хватит по одной, а то и по две.

Как хочется, но нельзя. Пахан конкретно сказал: тому, кто сунется в сторону, лучше себе сразу гроб сколачивать.

Они пришли, чтоб сорвать крупный куш. Машины и мотоциклы ждали в надежном месте за стеной.

Растянувшись длинной цепью, уголовники крались дворами, вдоль заборов, выбирая брошенные дома и держась как можно дальше от светящихся окон главной улицы.

Электричество тут экономилось, поэтому ночное освещение было тусклым.

Вожак считал