ГРАС. Компиляция. Книги 1-8 - Никита Велиханов

преступностью капитану снисходительно: «мент он и есть мент, с кем поведешься, оттого и наберешься» — и даже не потрудился скрыть своего отношения. Виталий просек ситуацию с ходу — и чуткий компьютерщик очень быстро ощутил его насмешку: ну-ну, мол, задирай нос, паренек, задирай, посажу я тебя при случае в лужу.

Илья удивился — и ринулся в бой. И потерпел первое поражение, по крайней мере, по части эрудиции. Ларькин оказался более образованным и начитанным, а немалый жизненный опыт позволял ему вести спор увереннее, спокойнее и точнее. От полного разгрома старлея спасло только то, что их основные профессиональные знания лежали в разных отраслях: один царил на просторах химии, биологии и медицины, второй прочно закрепился в бастионе физики и информатики.

То, что после этой большаковской конфузии их отношения переросли в надежное профессиональное сотрудничество людей, знания которых дополняют друг друга, — заслуга прежде всего Ларькина, сумевшего сделать вид, что ничего не произошло.

А может быть, прав был Виталий, когда говорил, что любой мужчина с здоровой эндокринной системой устроен так, что он постоянно, хотя и не всегда в явной форме, борется с каждым из остальных мужчин за обладание всеми женщинами мира, и что для этого ему вовсе не требуется присутствие какой-то конкретной женщины. Конкретная, появляющаяся в пределах досягаемости самка выполняет лишь роль катализатора в этой борьбе.

Рубцова стала для них мощнейшим катализатором. За полгода её службы в подразделении Борисова отношения Виталия и Ильи превратились в очень напряженные. Порой Илья вёл себя настолько вызывающе, что они, может быть, даже подрались бы, если бы капитану при этом было с кем драться. Даже неделя большаковского отпуска и его охлаждение к Ирине ничего не изменили. Путь из пропасти наверх иногда бывает очень тяжелым.

Впрочем, было бы несправедливо отмечать только физический перевес Виталия и, соответственно, его благородный отказ от использования этого перевеса. К чести Большакова надо сказать, что он ни разу не употребил против капитана своих гипнотических способностей. Наоборот, несколько раз он в ущерб своим отношениям с Рубцовой «дал ей по мозгам» за зомбирование Виталия, так что и она, в конце концов, решила отказаться от этого нечестного приема.

Но всё-таки... Соперник в любви. Да ещё такой, которому отдают предпочтение... Нет, Большаков совершенно не был готов к тому, что Совет Бессмертных выберет именно Виталия в качестве проверочного инструмента для того психологического испытания, которое ему предстояло пройти. Видно, так уж судьба сложилась.

***

Была уже середина февраля, прошли первые оттепели — и вновь; ударил мороз. Но всё равно было очевидно, что зима близится к финалу.

В середине дня Большаков решил уделить полчаса дневнику, законспектировать свои размышления по поводу четвертого из давно прочитанных и стертых текстов Лесника.

Для начала, по ассоциации с темой: «Мировые религии. История форм сознания» — он вспомнил и записал увиденное и услышанное на Арбате. «По Арбату бродит благообразная старушка и кричит страшные слова: «Православная вера — полтора рубля!» Надо же было так назвать газету...»

Илья набрал последнюю фразу и задумался.

Снаружи защелкали клавиши цифрового замка, дверь «бункера» отворилась, и в компьютерном центре появилась голова прапорщика Ахмерова.

— Илюш, объясни, что такое обязательный человек?

— Обязательный человек, — рассеянно, не глядя на Рената, ответил Большаков, — это такой, который, обещав прийти в двенадцать, обязательно припрется в пол-второго.

— Ты серьёзно? — не поверил Ахмеров.

— Извини, Ренат, — Илья оторвал, наконец, взгляд от экрана и посмотрел на друга. — Я пошутил. Обязательный человек приходит вовремя. И всегда выполняет обещания. Как наш майор.

— Ага, я так и подумал, — Ренат исчез.

После его ухода Илья ещё некоторое время отсутствующе смотрел на дверь, потом усмехнулся и напечатал: «Кризис 200 лет — переходный возраст (с этого света на тот)».

Он опустил руки и посидел ещё немного, затем решил: «Нет, надо сосредоточиться. Что-то сегодня мысли всё не о том. Что там интересного было в тексте?» Пальцы его забегали по клавишам, и на экране возникли слова: «Один из СБ, незабвенный Мойша, прожил почти тысячу лет и покончил с собой от разочарования, просто перестал принимать эликсир. Следует ли этот случай отнести к ошибкам? Очевидно, следует».

Большакову сегодня с самого утра было как-то не по себе, работа валилась из рук, сосредоточиться не удавалось, мысли расползались. В результате его бесплодных попыток справиться с собой текст обогатился ещё одной строкой:

«Moodak — человек настроения».

После чего Илья вздохнул и опять отвлекся от своего опуса. На этот раз он задумался так глубоко, что незаметно для себя начал ковырять в носу. ещё через десять минут Большаков опомнился и, сказав себе: «Ладно, осмысливай то, что осмысливается» — стал быстро печатать дальше.

Содержание файла *.txt

Файл записан не был.

«Если разобраться, возможность достичь бессмертия есть у каждого. Причём не одна. Таких возможностей, по крайней мере, три:

1)      биологическое бессмертие — передача генетической информации потомству;

2)      бессмертие в памяти других людей — известность, передача из поколения в поколение информации о тебе лично, о том, какой ты был, твоих поступках и т.д. (запись на другого человека);

3)      творческое бессмертие — самовыражение в научном или художественном творчестве, запись на какой-то материальный объект.

Да, всё это — не то, о чём побуждает нас мечтать инстинкт самосохранения. Но теперь, взглянув с точки зрения СБ на каждую отдельную человеческую жизнь, я не вижу особого смысла в индивидуальном бессмертии. Какой бы яркой ни казалась окружающим судьба иного человека, любой из нас достоин только одного чувства — жалости. Если вообще достоин хотя бы какого-нибудь. Но жалость — не повод для бессмертия.

Дети, слава и творчество. Первая из доступных людям возможностей ближе женщинам, вторая и третья — мужчинам. У них есть три шанса, три пути — так какого черта ещё...»

***

Размышления углубившегося в работу Ильи прервал телефонный звонок.

«Кто бы это мог быть? Свои вроде все дома... А, Ларькина нет. Наверное, он».

Но это оказался Лесник, неизвестным способом узнавший телефон «бункера» — у Большакова он номер не спрашивал.

— Здравствуй, Илья. Хорошо, что ты на месте.

— Да я почти всегда на месте. Здрасьте. Этакий, знаете ли, наместник.

— Хорошо. Было бы обидно, если бы ты именно сейчас куда-нибудь отошёл.

— Что-нибудь случилось?

— Только то, что должно было случиться. Помнишь те старые дома на Стромынке, которыми занимался Ларькин?

— Видел только на фотографии. Местонахождение знаю примерно. А